Я уложил её на стол, разорвал халат на груди, секунду смотрел в её перекошенное дрожащее лицо, кровь замёрзла вокруг открытого рта, покрыла губы чёрным налётом, на языке блестели кристаллики льда.
Жидкий кислород. В лаборатории был жидкий кислород в сосудах Дьюара. Поднимая её, я чувствовал, что давлю битое стекло. Сколько она могла выпить? Всё равно. Сожжены трахея, горло, лёгкие, жидкий кислород разъедает сильнее, чем концентрированные кислоты. Её дыхание, скрежещущее, сухое, как звук разрываемой бумаги, утихало. Глаза были закрыты. Агония.
Я посмотрел на большие застеклённые шкафы с инструментами и лекарствами. Трахеотомия? Интубация? Но у неё уже нет лёгких! Сгорели. Лекарства? Сколько лекарств! Полки были заставлены рядами цветных бутылей и коробок. Хрип наполнил всю комнату, из её открытого рта всё ещё расходился туман. Термофоры…
Начал искать их, но, прежде чем нашёл, рванул дверцу другого шкафа, разбросал коробки с ампулами… Теперь шприц… Где он?… В стерилизаторах… Я не мог его собрать занемевшими руками, пальцы были твёрдыми и не хотели сгибаться. Начал бешено колотить рукой о крышку стерилизатора, но даже не чувствовал этого. Единственным ощущением было слабое покалывание.
Лежащая захрипела сильнее. Я подскочил к ней. Её глаза были открыты.
— Хари.
Это был даже не шёпот. У меня просто не было голоса. Лицо у неё было чужое, словно сделанное из гипса, рёбра ходили ходуном, волосы, мокрые от растаявшего снега, рассыпались по изголовью. Она смотрела на меня.
— Хари!
Я ничего больше не мог сказать. Стоял, как бревно, с этими чужими деревянными руками. Ступни, губы, веки начинали гореть всё сильнее, но я этого почти не чувствовал. Капля растаявшей в тепле крови стекла у неё по щеке, прочертив косую чёрточку. Язык задрожал и исчез, она всё ещё хрипела.
Я взял её запястье, пульса не было, откинул полы халата и приложил ухо к пугающе холодному телу. Сквозь шум, словно от пожара, услышал частые удары, бешеные тона, слишком быстрые, чтобы их можно было сосчитать. Я стоял, низко наклонившись, с закрытыми глазами, когда что-то коснулось моей головы. Её пальцы перебирали мои волосы. Я посмотрел ей в глаза.
— Крис, — прохрипела она.
Я схватил её руку, она ответила пожатием, которое чуть не раздавило мою ладонь, сознание ушло с её страшно перекошенного лица, между веками блеснули белки, в горле захрипело, и всё тело сотрясла рвота. Она свесилась со стола, билась головой о край фарфоровой воронки. Я придерживал её и прижимал к столу, с каждым следующим спазмом она вырывалась, я мгновенно покрылся потом, и ноги сделались как ватные. Когда рвота ослабла, я попытался её уложить. Она со стоном хватала воздух. Вдруг на этом страшном окровавленном лице засветились глаза Хари.
— Крис, — захрипела она, — как… как долго, Крис?
Она начала давиться, на губах выступила пена, снова её раздирала рвота. Я держал её из последних сил. Потом она упала навзничь, так что лязгнули зубы, и часто задышала.
— Нет, нет, нет, — выталкивала она быстро с каждым вздохом, и каждый казался последним. Но рвота вернулась ещё раз, и снова она билась в моих объятиях, в коротких перерывах втягивая воздух с усилием, от которого выступали все рёбра. Наконец веки до половины закрылись на её слепых глазах. Она застыла. Я думал, что это конец. Не пытался даже стереть пену с её рта, стоял над ней наклонившись, слыша где-то далёкий большой колокол, и ждал последнего вздоха, чтобы после него упасть на пол, но она всё ещё дышала, почти без хрипа, всё тише, а холмик груди, который почти совсем уже перестал вздрагивать, вдруг задвигался в быстром темпе работающего сердца. Я стоял сгорбившись. Её лицо начало розоветь.
Я, словно оглушённый, ничего не понимал. Только обе ладони у меня вспотели, и мне казалось, что я глохну, что-то мягкое, эластичное наполнило уши, я всё ещё слышал тот звенящий колокол, теперь глухой, словно он треснул.
Она подняла веки, и наши глаза встретились.
«Хари», — хотел я сказать, но у меня как будто не было рта, лицо было мёртвой тяжёлой маской, и я мог только смотреть.
Её глаза обежали комнату, голова пошевелилась. Было совсем тихо. За мной, в каком-то другом далёком мире, ровно капала вода из неплотно закрытого крана. Она приподнялась на локте. Села. Я попятился. Она наблюдала за мной.
— Что, — спросила, — что?… Не… удалось? Почему?… Почему так смотришь?…
И неожиданно страшный крик:
— Почему так смотришь!!!
Снова стало тихо. Она посмотрела на свои руки. Пошевелила пальцами.
— Это… я?
— Хари, — произнёс я беззвучно, одними губами.
— Хари?… — повторила она, подняв голову, медленно сползла на пол и встала.
Пошатнулась, потом выпрямилась, прошла несколько шагов. Всё это она делала в каком-то трансе, смотрела на меня и словно не видела.
— Хари? — медленно повторила она ещё раз. — Но… я… не Хари. А кто — я? Хари? А ты, ты?!
Вдруг её глаза расширились, заблестели, и тень улыбки и радостного недоумения осветила её лицо.
— Может быть, ты тоже? Крис! Может, ты тоже?!
Я молчал, прижавшись спиной к шкафу, там, куда загнал меня страх.
У неё упали руки.
— Нет. Нет, ты боишься. Слушай, я больше не могу. Так нельзя. Я ничего не знала. Я сейчас… я больше ничего не понимаю. Ведь это невозможно? Я, — она прижала стиснутые ослабевшие руки к груди, — ничего не знаю, кроме… кроме Хари! Может, ты думаешь, что я притворяюсь. Я не притворяюсь, святое слово, не притворяюсь.
Последние слова перешли в стон. Она упала на пол и разрыдалась. Её крик словно что-то во мне разбил, одним прыжком я оказался около неё, схватил за плечи; она защищалась, отталкивала меня, рыдая без слёз, кричала:
— Пусти! Пусти! Тебе противно! Знаю! Не хочу так! Не могу! Ты сам видишь, сам видишь, что это не я, не я, не я…
— Молчи! — кричал я, тряся её.
Мы оба кричали, не сознавая этого, стоя друг перед другом на коленях. Голова Хари моталась, ударяясь о мои плечи, я прижал её к себе изо всех сил. Тяжело дыша, мы замерли. Вода мерно капала из крана.
— Крис… — с трудом проговорила она, прижимаясь лицом к моей груди. — Скажи, что мне сделать, чтобы меня не было, Крис…
— Перестань! — заорал я.
Она подняла лицо, всматриваясь в меня.
— Как?… Ты тоже не знаешь? Ничего нельзя придумать? Ничего?
— Хари… сжалься…
— Я хотела… я знала. Нет. Нет. Пусти. Не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Тебе противно.
— Убила бы себя?
— Да.
— А я не хочу, понимаешь? Не хочу этого. Хочу, чтобы была здесь, со мной, и ничего другого мне не нужно!
Огромные серые глаза поглотили меня.
