– Сам рисовал? – спросил старший, изучив документ.
Остальные хмыкнули невесело. Из чего можно сделать вывод, что служба солдатикам
медом не кажется. Не до шуток им, бдят со всей ответственностью и
осторожностью.
Сварог сказал чистую правду:
– А откуда я знаю, кто его рисовал?
Орлы хохотнули чуть веселее. Старший бросил:
– Не шевелись. Проверим.
Серебряный наконечник копья медленно поднялся к его груди –
Сварог добросовестно замер, – коснулся шеи и отодвинулся гораздо быстрее.
Лица у патрулей стали чуточку дружелюбнее, но старший, как ему и полагалось по
должности, остался собранным и подозрительным:
– Смотри, если что… Тут у нас адвокаты не водятся.
Откуда едешь?
– Из Фиортена, – бухнул Сварог и пожалел, что
проговорился.
Но что прикажете делать, если других названий он попросту не
знал и врать о незнакомых местах опасался?
– Как там?
– Паршиво, – сказал Сварог. – Нет больше
Фиортена. Один пепел остался.
– Кто там был? – Старший даже не удивился такому
ответу. Остальные тоже не вздрогнули.
А это уже плохо. Это называется – низкий боевой дух.
И за такое состояние боевого духа вверенного личного состава
командира следовало расстрелять на месте. Иначе обойдется дороже. Впрочем,
Сварог им не судья, чтоб так, с пылу с жару, делить на правых и виноватых. У
него своя, персональная война.
– Ох, знал бы я кто, – сказал Сварог
устало. – Он бы у меня кровью умылся… Кабаки в городе есть, ребята? Типа
постоялого двора?
Они молчали. Расступились, правда, и он медленно поехал
прочь. Вдогонку все же крикнули:
– Через базарную площадь, налево у зеленого дома – и
прямо до самой реки. Постоялый двор тетки Чари.
Карах смирнехонько сидел под плащом. Прохожие, как один,
оглядывались на Сварога – кто украдкой, кто открыто. Сварог понял, что приезжие
здесь – вещь редкостная, что он станет темой для вечерней болтовни, ибо с
новостями здесь плоховато…
Большого ума не требовалось, чтобы заметить: здесь властвует
гордая бедность. Понятно – ни развитой торговли, ни серьезных ремесел и
промыслов. Нелепо трудиться до седьмого пота, если завтра-послезавтра может
прийти враг и все отнять. Трижды ему предлагали продать второго коня, один раз
спросили, не ожидается ли какой войны, а однажды поинтересовались, не он ли
беспутный племянник мамаши Микоты, лет двадцать назад сбежавший искать приключений
и с тех пор не объявлявшийся. Сварог каждый раз молча мотал головой.
Он почувствовал вдруг, что Карах зашевелился под плащом,
пробрался к шее. Это могли заметить со стороны, и Сварог, не поворачивая
головы, прошипел сквозь зубы:
– Тихо! Что там?
– Хозяин, убей его! – зашептал Карах из-под
капюшона. – Убей его сейчас же! Это плохой!
Сварог придержал коня, украдкой оглянулся – нет, никто вроде
бы не обратил внимания, как приезжий пустился в дискуссию с собственным плащом.
– Вон тот, в черной шапке! – не унимался
Карах. – Убей его побыстрее!
Сварог растерянно огляделся. Он как раз проезжал по базарной
площади, где не особенно шумно торговали рыбой, старой одеждой, живыми овцами,
дровами и пивом. Покупателей было самую малость побольше, чем продавцов. У лотка
с рыбой, точно, стоял худой человек в буром кафтане и высокой черной шапке,
какую носят на полудне Снольдера – круглой, с плоским донцем и наушниками.
Человек этот ничем особенным не выделялся. Гильдейской бляхи у него не видно,
но здесь их никто не носит.
– Убей его! – чуть ли не крикнул Карах.
Сварог колебался. Вспомнил, что однажды уже пропустил мимо
ушей предостережения Караха и кончилось все дракой с вампирами, а могло
кончиться и печальнее…
Пробормотал заклинание, и рука сама дернулась к топору.
На месте человека в черной шапке колыхалась мгла, черный
сгусток тяжелого дыма, то принимавший зыбкие очертания человеческой фигуры, то
переливавшийся в знакомый уже образ – шар над прямоугольником.
Впервые он эту дрянь увидел с палубы «Божьего любимчика».
И имя этой дряни было – Глаз Сатаны. Эта дрянь уже
заполонила собой едва ли не пятую часть континента, там, где в школьных
учебниках ларов значатся необитаемые земли. А теперь он встречает эту дрянь
здесь, в Приграничье, среди ничего не подозревающих людей.
– Ах, вот это кто… – сквозь зубы пробормотал
Сварог. – Карах, держись!
Он отвязал повод заводного коня, накинул его на столбик
ближайшего навеса. Еще раз произнес заклинание. Теперь он вновь видел лишь
худого человека, отвернувшегося к лотку с рыбой, – видел то, что и все
остальные на площади, окруженной невысокими каменными домами с острыми крышами.
Сварог развернул коня так, чтобы оставить худого справа, пустил вскачь. На
бодрый конский топот стали удивленно оборачиваться. Разговоры прервались на полуслове.
Лезвие Доран-ан-Тега шелестяще свистнуло в воздухе, и сразу же вокруг завопили.
Сварог оглянулся, натянул поводья.
Отсеченная голова худого еще кувыркалась высоко в воздухе,
невесомо выписывая круги вопреки законам природы и тяготения – словно живое существо,
выбиравшее, где бы приземлиться на грязный булыжник. Обезглавленное туловище
прочно стояло на ногах, из перерубленной шеи не брызнуло и кровинки, руки
подняты ладонями вверх, словно готовятся поймать непоседливую голову, которой,
дело житейское, захотелось вдруг полетать отдельно.
Голова упала на обрубок шеи и утвердилась на нем левым ухом.
Пространство вокруг худого подернулось туманом, пронизанным тусклыми молниями,
и вот тут-то началась настоящая паника, продавцы и покупатели брызнули во все
стороны, даже овцы, мемекая, припустили прочь. Значит, все видели то же, что и
Сварог, – как посреди площади возникает, принимая все более четкие,
завершенные очертания, повисший над черным прямоугольником белый шар и с его
бока немигающе таращится глаз – без век и ресниц, с желтой радужкой и белым
кошачьим зрачком. И рожденный взгляд холоден, как лед. Как у рыси, которую
Сварогу повезло подстрелить в Забайкалье.
Нечто вроде туманного диска возникло над шаром, рассыпая
искры. Змеистые желтые молнии хлестнули по крышам домов, с грохотом расшвыривая
черепицу и жестяные колпаки труб, опустились ниже, вышибая звонко лопавшиеся
оконные стекла, выворачивая камни из стен, потянулись еще ниже, к людям…
Сварог выхватил шаур. Вереница свистящих серебряных
звездочек пронеслась над ушами коня. И повторилось то, что Сварог уже видел
однажды с палубы «Божьего любимчика», – спиралью завертелся густой черный
дым, пронизанный зелеными вспышками, омерзительный вой, злобный и жалобный,
пронесся над площадью и оборвался. Послышался сухой скрежет, дым кучей пыли
осел на грязную булыжную мостовую.
Никто уже не кричал, только овцы блеяли, носясь по площади,
а люди застыли неподвижно. Сварог подумал, схватил повод запасного коня и
поскакал прочь – не устраивать же пресс-конференцию с митингом?
