Сам он быстренько заскочил в оружейную комнату и выбрал два
меча получше. Взял Грайне за локоть:
– Пошли?
Она с вызовом уперлась каблуками в пол, напряглась, всем
видом показывая, что с места не сдвинется. Красивая в гневе, как никогда.
И еще этот венок из ромашек, делающий ее одновременно и
проще, и загадочней. Одна из лучших женщин, встреченных Сварогом в жизни. Вот
так-то. И комичность ситуации отошла на второй план, уступив место легкой
печали.
– Унизительно будет для царицы, если ее поволокут, как
мешок, два существа низшего порядка… – сказал Сварог.
Подействовало. Грайне пошла впереди, гордо воздев голову,
выпятив грудь. Под пыхтенье плетущегося следом Леверлина они спускались по
улицам, огибая спящих людей и животных. Возможно, Сварогу и показалось, но раза
два он явственно услышал гулкое хихиканье джинна. Он смотрел на чудную фигурку
Грайне и никак не мог поверить, что видит девушку в последний раз. Все так и
следовало сделать, понятно, но расставаться с ней было нелегко. Она слишком уж
ярко и внезапно вошла в его жизнь, очень уж неожиданно пришлось прощаться.
Конечно, любые расставания – это одновременно и новые надежды, но…
Он остановился и постучал рукояткой меча по макушке марга.
Получился именно такой звук, какой и бывает, если постучать железом по камню.
– Ты мне еще попадешься, – сказала Грайне, не
оборачиваясь. – Жизнь положу, но поймаю. Что я тогда с тобой сделаю, ты бы
знал…
– Мечты, мечты, где ваша сладость… – сказал
Сварог. – Знаешь, меня устраивало и то, что ты со мной до этого делала, к
чему разнообразить?
– Я тебя буду искать днем и ночью…
– Хочешь хороший совет? Не нужно больше плавать за
Ворота. Есть оружие, против которого не поможет вся ваша храбрость. Даже если
ты не боишься смерти, подумай – можешь остаток жизни провести пленницей, живой
диковинкой при каком-нибудь королевском дворе…
Пусть в крепости они катались как сыр в масле, пусть
пленившие их воительницы были необычайными чистюлями и воздух в покоях был
чист, но Сварог, оказавшись снаружи, вдохнул свежий воздух с нескрываемым
удовольствием. Засиделся он что-то в гостях. Он с удовольствием подставил
ветерку щеку, с удовольствием повел плечами, словно сбрасывая тяжелые оковы.
Они ступили на мощеный камнем причал, и Сварог, к
превеликому удивлению, увидел на небольшом одномачтовом кораблике какое-то
шевеление. Три человека, суетясь и сталкиваясь, ставили парус – двое работали
во всю силу, а третий неловко тыкался обок, помогая им одной рукой, потому что
вторая была перевязана до локтя. Сварог, усмехнувшись, набрал побольше воздуха
и гаркнул:
– Хозяина бросаете, прохвосты?
Троица шарахнулась в стороны в поисках какого-нибудь оружия.
Видать, пуще смерти им неволя осточертела. Однако главный
тут же признал Сварога.
– Ваша милость! – радостно завопил капитан. –
А мы вот видим, все дрыхнуть завалились, ну и рискнули, благо терять нечего!
Вас искать не стали, уж извините.
Леверлин перевалил через борт бочонок, прыгнул на палубу
следом за ним. Сварог осторожно уложил Караха у низкого борта, повернулся к девушке:
– Будем прощаться?
Грайне смотрела на него с бессильной ненавистью и явно не
собиралась ронять слезы. Вздохнув, Сварог сказал:
– Мне с тобой было чертовски хорошо, но нельзя же
держать живого человека вроде игрушки, пойми ты, чудачка…
Он обнял ее, наклонился и крепко поцеловал в губы, чувствуя
себя ужасно виноватым – из-за пощечины, нанесенной по самолюбию юной царицы. Но
все равно не получилось и тени трогательного прощания – вопреки иным авторам
чувствительных романов. Грайне ничуть не разнежилась и не прильнула к Сварогу с
прерывистым вздохом. Она просто-напросто попыталась двинуть ему коленом в то
место, к которому раньше относилась не в пример нежнее. Хорошо еще, он вовремя
сообразил, когда она резко отодвинулась, успел увернуться, но все равно по
бедру прилетело крепко.
– А еще царица… – покачал он головой, думая, что
вышло бы не в пример больнее, цапни она его коралловыми зубками вместо поцелуя.
– Ты ко мне еще придешь, – сказала она, охваченная
страстной надеждой, что когда-нибудь так и случится. – Приползешь, когда
окажется, что та жизнь не дала тебе счастья…
В уголке глаза Сварог заметил у нее крохотную слезинку, но
не сомневался, что это – признак бессильной ненависти, не имеющий к лирике
никакого отношения. Совершенно не зная, что еще сказать и нужно ли что-то
говорить, он помялся и спросил:
– Сколько тебе лет, воительница?
– Девятнадцать. Развяжи руки. Не могу же я остаться вот
так… и убирайся, видеть не хочу!
– На свете всегда найдется кто-то, кто сильнее
нас… – шепнул ей Сварог на ухо. Разрезал кинжалом шнур, из
предосторожности повернув девушку к себе спиной, прыгнул на палубу и громко
сказал: – Урак-Омтар, двигай посудину. Место укажем.
– С какой скоростью? – не преминул уточнить
педантичный дух огня.
– С обычной. Словно мы идем под хорошим попутным
ветром.
Грайне сорвала с головы венок и с ненавистью швырнула его в
реку. Венок рассыпался, и ромашки закачались на воде – каждая отдельно.
А еще среди них замелькало оранжевое пятнышко. Это вынул из
петлицы маргаритку и предал ее воде Леверлин. Он тоже прощался с пленившей его
знатной воительницей, которая так и не успела появиться на сцене.
С треском оборвался причальный канат, но кораблик не
тронулся с места.
– Хочешь, я сделаю так, что она станет думать
по-другому и уплывет с тобой? – пророкотал джинн.
– Дурак ты, а еще дух огня, – сказал
Сварог. – Трогай.
Корабль отвалил от причала и, невзирая на мертвый штиль,
поплыл к выходу из бухты, задрав нос и пеня воду, словно торпедный катер.
Сварог смотрел за корму. Грайне неподвижно стояла у самой кромки причала,
смотрела вслед, ее фигурка становилась все меньше и меньше, потом девушку
заслонила башня. Сварог ее больше не видел и подозревал, что не увидит уже
никогда. Это оказалось больно, так думать. Он обернулся, хотел распорядиться,
но Леверлин уже возлежал у бочки с невесть откуда раздобытым ковшиком, и тут же
стояла пустая оловянная чарка. Сварог опустился на колени, повернул медный
краник, и полилось благоухающее черное вино.
– Ну, за пьянящее дыхание свободы? – спросил
Леверлин.
Прозвучало это как-то уныло. Сварог молча выпил, резко
дернув рукой, пролил немного на грудь и смахнул капли ладонью.
– Странно, – сказал Леверлин. – Меня вроде бы
ничем не удивить, исколесил мир и не был обделен вниманием нежного пола, но
вспомнил вдруг свою рыжеволосую пантеру и подумал – может, другой такой у меня
никогда не будет?
