Я с самого начала был против участия в этом фестивале и принял приглашение только под давлением Ванессы, которой вдруг захотелось «на природу».
— Давай вырвемся на природу, — предложила она, — раз уж подвернулся повод.
Меня этот повод ничуть не привлекал.
— Давай не будем, — сказал я тогда.
— Да ладно тебе, это же здорово! Разведем костер, поджарим над огнем сосиски. Я могу отсосать у тебя под луной.
— Ты можешь сделать это под луной в нашем саду.
— У тебя в душе совсем нет поэзии, Гвидо.
И теперь она мстила мне за несговорчивость — сперва «ваукая» рифмоплету, а потом присоединившись к небольшой очереди желающих купить его сборник.
— Как он умудрился составить сборник из спонтанных словоизвержений? — вслух озадачился я.
— Не будь кретином, — сказала Ванесса.
— И в чем состоит мой кретинизм?
Она не удостоила меня ответом. Я был слишком кретинистым, чтобы это понять. А когда я завершил свое выступление — прочтя вслух десяток страниц плотной, прихотливой, сочно-сладострастной прозы с тонкими намеками и ссылками на личности и события, которые слушатели не смогли бы уловить, даже если бы они меня слушали, — Ванесса повторила это слово.
— Кретин, — сказала она.
Я сидел, глядя в пустоту поверх стопки своих книг (желающих приобрести их, понятное дело, не оказалось). Я чувствовал запах гамбургеров и пиццы. Я слышал звуки джаза. За лужайкой трепетали на ветру флаги, и фестивальные волонтеры следили за тем, чтобы люди сортировали свой мусор прежде, чем бросить его в соответствующие контейнеры. Я был бы рад увидеть там специальный контейнер для мусорной поэзии мусорного импровизатора — но увы. Все, кроме меня, казались довольными и веселыми, оживленно болтали и заливались смехом.
— Вот тебе целая куча кретинов, Ви, — сказал я. — Мудачье безграмотное.
— Чем они тебе не угодили? Они пришли, они сидели, они слушали…
— И ушли, не дослушав.
— А чего ты еще ожидал, кретин?
— Может, хватит меня кретинить?
— Ничего не поделаешь. Привыкай, Гвидо Кретино.
Она рассмеялась этому звучному сочетанию. Небось, тоже возомнила себя поэтом-импровизатором. «Познакомьтесь с моим мужем, правда, он с башкой не дружит; в сочинительство дал крена, вместо ручки пишет хреном; что ни книга, чисто гнида, нет печальнее картины — познакомьтесь: это Гвидо по фамилии Кретино».
И в таком варианте прозвище пристало ко мне намертво.
Известно старое писательское правило: давая имена главным героям, постарайся, чтобы они как-то цепляли глаз читателя. Есть, конечно, и такие романисты, кто не мудрствует лукаво, наводняя свои книги Биллами и Мэри, но я не из их числа. Наша жизнь и без того слишком банальна, чтобы добавлять к ней еще и литературные банальности. Но и перегибать палку со всякими Тайронами Слотропами
[49]
тоже не стоит. Имя Гидеон не было из ряда вон выходящим, но в то же время оно цепляло глаз. Эрудированные рецензенты наверняка припомнят библейского Гедеона, одолевшего неисчислимые полчища мадианитян; его имя переводится с иврита как «сокрушитель деревьев».
В моей версии это будет «нарушитель приличий». Вообще-то, я всегда выбирал имена по их звучанию, а не значению, нередко лишь задним числом узнавая из рецензий о «подспудном смысле, вложенном автором в имя данного персонажа». Опять же задним числом разубеждать рецензентов было глупо. Имя Гидеон устраивало меня эстетически, а также потому, что я мог сократить его до Гида, от которого уже рукой подать до «гада» — мелкого сексуально озабоченного гаденыша, норовящего завлечь собственную тещу в гиблую трясину греховных утех.
Гадость — гибель — Гиддинг.
«Литтл-Гиддинг» — кто-нибудь в TLS
[50]
не преминет вспомнить последний из «Четырех квартетов» Элиота.
[51]
«Судя по имени главного героя, Гай Эйблман наконец-то приблизился к пониманию того, что Элиот называл „корчами смеха / там, где никто давно уж не смеется“».
[52]
«Наконец-то приблизился к пониманию», вот как?
От LRB
[53]
я по тому же случаю вполне мог ожидать иронической отсылки к малахольным героям Генри Джеймса, все ждущим, когда же по-настоящему начнется их жизнь, когда же в дебрях их души проснется дикий зверь и выпрыгнет на простор, готовый наносить удары, рвать глотки и сеять ужас вокруг себя…
Надо же, сколько литературных ассоциаций может возникнуть — и всего-то из-за имени, выбранного по созвучию с прозвищем, которым наградила меня Ванесса.
Итак, Гид — или сделать его Малышом Гиддингом?..
Итак, Малыш Гиддинг — а может, Мелкий Гид? — будет, как и я в свое время, заведовать бутиком «Вильгельмина» в Уилмслоу. Разумеется, название придется изменить, ведь я всего лишь одалживаю Гиду свое прошлое. Но пока что, в процессе создания романа, мы с ним будем неразрывны, заведуя магазином женской одежды при содействии парочки стильных, но не блещущих интеллектом девиц, в то время как наши родители путешествуют по белу свету на доходы от семейного предприятия, попутно прикидывая, что с ним делать дальше: то ли сбыть с рук за хорошую цену, то ли снова взять управление в свои руки, то ли оставить его в руках ближайшего наследника (в моем случае — неблагодарного старшего сына, мусолящего книги Генри Миллера, пока их младший отпрыск завершает обучение). Мелкий Гид будет не столь безнадежен, с точки зрения своих предков, лишь изредка тешась мыслями об эстраде, но ничем не выдавая наличие у него каких-либо артистических дарований.
Сама по себе «Вильгельмина» в моем романе — как и в моих воспоминаниях — представала процветающим элитарным бутиком с товарами от Рифата Озбека, Тьерри Мюглера, Джона Гальяно, Жан-Поля Готье, «Дольче и Габбана» и других знаменитых модельеров. Правда, в отличие от реальной «Вильгельмины», ее книжный вариант не претендовал на региональный охват и в основном обслуживал богатых уилмслоуских дамочек, не желавших мучиться с парковкой своих «ламборгини» на центральных улицах Манчестера, Ливерпуля или Честера. Приобщившись к этому бизнесу двумя десятилетиями позднее — уловка автора, пытающегося замести автобиографические следы, — Мелкий Гид особо выделял из своей клиентуры жен профессиональных футболистов. Но даже клиентки, не имевшие ничего общего с женами футболистов перед посещением его бутика, выглядели точь-в-точь как жены футболистов, выходя оттуда. И все они безоговорочно доверяли вкусу Мелкого Гида, всецело отдавая себя в его руки. «Милый Гид» — так они его называли. Душка Гид. Лапочка Гид. Наряду с ценными советами им доставалась и толика той звездной пыли, что оседала на Гиде вследствие частых визитов (поначалу с родителями, затем самостоятельно) в Париж и Милан, где он общался с известными кутюрье и топ-моделями. Так что «Вильгельмину» стоило посетить хотя бы ради того, чтобы через посредство Мелкого Гида соприкоснуться с феерической атмосферой «больших показов» европейских коллекций.
