— Ни хрена подобного, — говорила Ванесса.
Еще больше она изумилась, когда издатель одобрил рукопись. На сей раз она великодушно признала свою ошибку.
— Я очень рада и горжусь тобой, — сказала она. — Это ведь и мой успех тоже.
— Очень мило с твоей стороны, — сказал я, не понимая, в чем состоит ее доля успеха.
На протяжении первых двух лет нашего брака я писал этот роман тайком и урывками, когда она спала, полировала ногти или общалась со своей мамой, а также в рабочее время — за кассовой стойкой «Вильгельмины», когда в магазине не было покупателей.
— Не будь меня, ты ни за что бы не довел эту книгу до ума, — пояснила Ванесса.
Я не рассказывал ей о той роли, которую сыграла Поппи в формировании замысла романа. Что касается роли Ванессы в процессе его создания, тут она была совершенно права, поскольку, при всех моих литературных амбициях, именно желание доказать ей, что я не пустой прожектер, подтолкнуло этот проект к воплощению в жизнь. Никогда не следует недооценивать необразованную тещу как потенциальный источник творческих идей, и точно так же нельзя игнорировать важность супружеских насмешек и подзуживания для реализации честолюбивых замыслов жены-штрих-мужа. Ибо подзуживание и насмешки являются частью живого общения, а живое общение для писателей вроде меня — это повивальная бабка творчества.
На этот случай существует специальный термин: майевтика.
[61]
Звучит как производное от имени античной богини. Я предпочел не говорить об этом Ванессе, иначе она бы наверняка потребовала, чтобы впредь я именовал ее богиней Майей.
— Этот роман также и мой в том смысле, — продолжила она, — что я ощущаю его почти как рождение ребенка.
Мы оба не хотели заводить детей, и это, пожалуй, был единственный пункт, по которому наши мнения полностью совпадали. Не исключено, что наш брак состоялся только благодаря взаимному согласию не порождать новую жизнь. Сравнение книги с ребенком это согласие нарушало — скажу больше: оно смахивало на предательство.
По поводу названия романа у нас возник спор. Мое рабочее название — «Зверинец» — не соответствовало представлениям Ванессы об имени ребенка.
— Но книга — это не ребенок, — возразил я.
— Для меня она как ребенок, — сказала она. — Почему бы не дать ей детское имя? — Какое, например?
— Например, «Ванесса».
— Ты далеко не дитя.
— Когда-то я им была.
— Но книга написана не о тебе.
Ее гортанный смех был исполнен презрения, как и ее покачивание головой.
— Какой смысл это отрицать, Гвидо? Признайся, что роман посвящен мне, от первой до последней строчки.
— Ви, ты же его еще не читала.
— А в этом есть необходимость?
— Если ты так уверена, что он о тебе, то есть.
Она оглядела меня с ног до головы, сжав губы в суровую складку. Уверен, во многих семьях такой взгляд предвещает всплеск бытового насилия. В нашей семье сам по себе взгляд уже был бытовым насилием. Если ты состоишь в браке с женщиной типа Ванессы, за это надо расплачиваться.
— Тогда о чем же он? — спросила она.
— О животных побуждениях, о чувственности, о жестокости и безразличии.
Она расхохоталась. Это был животный, чувственный, жестокий и безразличный смех.
— Значит, книга все-таки обо мне, — сказала она. — Я же в курсе, какой ты меня представляешь.
— Ви, почти все действие происходит в зоопарке. Я не вижу тут связи с нашей семейной жизнью.
— В зоопарке? На моей памяти ты ни разу не посещал зоопарк. И вообще ни разу не обмолвился о зоопарке. Да ты и животных-то не любишь — даже кота заводить отказался.
С какой стати зоопарк?
Я никогда не упоминал при ней Мишну Грюневальд. Ванесса не относилась к числу жен, способных спокойно выслушивать рассказы о мужнином прошлом. Мы с ней были Адамом и Евой. А до нас не было ничего.
— У меня богатое воображение, — напомнил я.
— И что происходит в этом богато воображаемом зоопарке?
— Всякие зоологические вещи.
Она сделала паузу:
— Так это роман о твоем члене?
— Он обо всех — о каждом члене.
— Гвидо, не у каждого есть член. Половина жителей Земли не имеет члена.
— Я об этом не забыл. Роман как раз написан от лица человека, члена не имеющего.
— То есть евнуха?
— Нет.
— Певца-кастрата?
— Нет.
— Кого же тогда?
— Женщины.
Она схватила себя за грудь, имитируя удушье от истерического смеха:
— Женщина?! Да что тебе известно о женщинах, Гвидо? Ты знаешь о них еще меньше, чем о зоопарках.
Я испытывал сильнейшее искушение поведать ей все о Мишне Грюневальд и о других Мишнах, сам факт существования коих превращал наш семейный эдем в пародию. Что я знал о женщинах? Спросите лучше, чего я о них не знал. Однако момент для таких откровений был неподходящий.
— Я внимательно слушал женщин, Ви. Я наблюдал за женщинами. Я читал о женщинах. Если Флобер мог писать от лица женщины, если Джеймс Джойс мог писать от лица женщины, если Толстой…
— Достаточно. Я поняла, к чему ты клонишь. И какова она, эта женщина, о которой ты ничего не знаешь?
Я пожал плечами:
— Веселая, жизнерадостная, красивая, сексапильная.
— И она работает в зоопарке, эта веселая и сексапильная красавица?
— Ты угадала.
Хотелось добавить: «Она там дрочит звериные члены».
— А среди персонажей есть мужчина, который в нее влюблен?
— Есть.
— И это, само собой, ты.
— Не путай роман с автобиографией, Ванесса.
— Было бы что с чем путать… Итак, у нас есть мужской персонаж, который в нее влюблен. И этот персонаж скопирован с тебя. Он хотя бы получает свое?
— Получает что?
— Не корчи из себя придурка.
— В конце он получает по заслугам.
— Ого, так мы имеем историю с моралью!
— Никакой морали здесь нет. Я вообще нигилист — кому, как не тебе, это знать.
— И еще ты муж. И у тебя есть жена.
— Мне это известно, Ви.
— Ты добивался ее руки, а когда добился, пообещал хранить верность.
