Должен признать, что именно Ванесса помогла мне расставить все точки над «i» и все черточки в «t» касательно причин, по которым писатели никогда не затевают любовных интрижек с супругами своих коллег. Произошло это после той самой размолвки из-за Энди Уидона.
— Черт возьми, до меня только сейчас это дошло! — заявила она. — Тебя беспокоит не столько перспектива моей измены с Энди Уидоном, сколько то, что он сможет потом это использовать как материал и вставит меня в свой новый роман.
— У него это не получится. В романах Энди все женщины или умерли, или сбежали куда-то далеко. Он не пишет о живых женщинах.
— Ага, и ты боишься, что он начнет писать о них после связи со мной?
— Будь ему это нужно, он мог бы начать со своей собственной жены.
— Ты об этой испанской курице?
— Она вовсе не курица.
— Еще скажи, что вы с ней не кудахтали на пару.
— Она мне понравилась, только и всего. У нее такие симпатичные усики.
— Ах да, усы. Как у евреек. Вечно забываю об этой твоей слабости.
Не знаю почему, но меня всегда злили ее ссылки на евреек.
— Нет у меня никакой слабости, Ви, — сказал я. — Просто она мне приглянулась.
— Я это заметила.
— Нет ничего плохого в том, что тебе нравится тот или иной человек.
— Ну да, если только этот человек не Энди Уидон. Надо полагать, теперь ты выведешь ее в своей следующей книге?
— С чего ты это взяла?
— С того, что ты так активно интересовался ее личностью и ее мнениями.
— Я проявлял гостеприимство.
— А я бы сказала, что ты пытался соперничать.
— С Энди Уидоном? Не смеши меня. Если бы я хотел соперничать с Энди Уидоном, я бы просто выставил напоказ мои колени, которые волосатее, чем его башка.
— Я имею в виду соперничество со мной.
— Но это же совершенно разные вещи.
— И в чем состоит эта совершенная разница?
Я хотел сказать: «В том, что ты не литератор», но вовремя осекся, представив, что за этим последует. Вместо этого я решительно отрекся от поползновений на Лусию Уидон.
— Нельзя спать с женой коллеги-писателя, — сказал я.
— А если твоя жена переспит с коллегой-писателем?
— И даже месть не будет достаточным мотивом. Впрочем, твой вариант тоже против правил.
— Что за странный приступ высоконравственности? В чем причина, Гвидо?
— В том, что я не собираюсь стимулировать его творчество.
— Как это? — озадачилась Ванесса.
— Он не подкидывает темы мне, а я не дарю их ему.
— То есть ты готов отказаться от секса даже с роскошно усатой женщиной, лишь бы не дать ее мужу тему для сочинительства?
— Примерно так. Но сейчас, когда ты так ясно все сформулировала и открыла мне глаза на то, от чего я отказываюсь…
— Ты болен, Гвидо. То, что я сейчас слышу, — это бред извращенца.
— Каким это образом попытка быть добродетельным превращает меня в извращенца?
— Если добродетельным тебя делает зависть, то это никакая не добродетель, Гвидо.
— Это в тебе говорит мелочная зависть, Ви.
Она расхохоталась так громко, что ее мама спустилась со второго этажа узнать, что происходит.
21. «МОЙ ГЕРОЙ»
Когда женщины вернулись с яхты, я уже давно спал в фургоне. Ванесса хлопнула дверцей, включила свет и загремела посудой. Наплевательское отношение к чужому сну было для нее нормой.
— Который час? — спросил я.
— Часа два или три.
— Хорошо провела время?
— А ты как думаешь? — И твоя мама?
— А ты как думаешь?
— Она глупила?
Словом «глупить» Ванесса обозначала поведение ее матери в состоянии невменяемости.
— Еще как.
«Возможно, доглупилась и до разврата с этим Дирком», — подумал я, но вслух вопрос сформулировал чуть иначе:
— Она все еще на яхте?
— Конечно же нет. Останься она там — сейчас уже была бы на пути к Индии.
— Надеюсь, тебе не пришлось тащить ее на себе?
— А когда мне не приходилось тащить ее на себе?
Внезапно фургон задрожал от серии ударов, словно к нам панически, не находя двери, ломился кто-то, преследуемый множеством диких зверей — дельфинов, пеликанов, мартышек.
Это Дирк, подумал я. Или Тим, снова выполняющий за него грязную работу, вернулся с намерением забрать моих женщин.
Ванесса открыла окно:
— Боже, мама! Что на этот раз?
— Скорее! — послышался голос Поппи. — В моей комнате какая-то тварь.
Дирк, подумал я.
— Какая еще тварь?
— Тебе нужно подробное описание? Жук или паук, я не знаю… Может, гигантский таракан.
— Так раздави его.
— Он слишком большой, чтобы его раздавить.
— Тогда позови кого-нибудь из обслуги.
— Я никого не нашла. Пойдем со мной, я не могу там спать.
— Минутку.
Ванесса закрыла окно и сдернула с меня одеяло.
— Придется тебе ей помочь, — сказала она.
— Если она не смогла раздавить эту тварь, маловероятно, что ее смогу раздавить я.
— Но не оставлять же ее на улице.
— Пусть ложится в фургоне.
— Чтобы она тут храпела или всю ночь трепалась о славных старых временах? Иди и помоги ей. Ты же мужчина, в конце концов.
Я хотел сказать: «Позови Дирка, вот уж точно мужчина с концом». Только чего бы я этим добился?
Я натянул шорты и сунул ноги в шлепанцы. Босиком ходить было опасно — земля снаружи кишела ядовитыми муравьями, клещами и многоножками. А может, и змеями. Я понадеялся, что Поппи не перепутала большого жука со змеей.
Ее все еще трясло после бурно проведенного вечера, волосы походили на огненный нимб, от платья поднимался пар, а алкогольный выхлоп был так силен, что она могла бы вспыхнуть от спички, зажженной на расстоянии ста шагов. Однако сейчас она казалась более вменяемой, чем во время вечернего застолья. «Интересно, довелось ли ей разглядеть получше набалдашник де Вульфа, — подумал я, — и не произвело ли это на нее отрезвляющий эффект?»
Она схватила меня за руку и потащила к своему номеру, найти который смогла не сразу, поковырявшись ключом сначала в одной, потом в другой неправильной двери.
— До чего же я глупая! — повторила она вердикт Ванессы, наконец-то найдя правильную дверь и отворяя ее в темноту комнаты.
