Альтернативой библиотеке была поездка с ноутбуком под мышкой на дачу к Поппи, хоть я и не был уверен в теплом приеме, да и Ванесса могла посчитать, что, находясь там, я продолжаю перехватывать ее информационные волны. И потом, я уже давно с ней не общался и не знал, в каких мы теперь отношениях. Встреча в Сохо не в счет — там мы перемолвились лишь парой фраз. А с Поппи нужно было пообщаться дольше и теснее, чтобы ее по-настоящему почувствовать.
Кончилось тем, что я снял комнату над магазином на Пембридж-роуд, всего в двух минутах ходьбы от своего дома. Магазин специализировался на китче пятидесятых. Комната мне понравилась — бывшее складское помещение, куда я доставил старый письменный стол и стул из ближайшей комиссионки, а также китчевую настольную лампу из магазина внизу. Обстановка вполне соответствовала настроению моего романа — или, скорее, стилю повествования, каким я его себе представлял: жесткому и рваному, с постоянным ощущением надрыва и безысходности. Это и была конечная точка, до которой предстояло дойти моему герою.
Я подумал, что, если Ванесса продержит меня на отшибе подольше, можно будет привести сюда и женщину — не для секса, то есть не для удовлетворения моих сексуальных потребностей (о ее потребностях я судить не берусь), а потому, что присутствие женщины в голой каморке писателя было одним из главных условий, придававших моему творческому начинанию привкус экзистенциальной опустошенности. Джеффри был колоритным, фантастическим нечестивцем, гонявшим на запредельных скоростях и одевавшимся по самой последней моде от ультрасовременных дизайнеров, о которых даже я еще не имел понятия, — но, когда я воображал его с Ванессой или Поппи в любой комбинации, мне виделась комната вроде этой, голая и мрачная. Возможно, из-за того, что готовность таких женщин сожительствовать с Джеффри я мог объяснить лишь их тягой к чему-то грязному, трущобному. У этих женщин имелся я для парадной жизни. Через меня они контактировали с миром вертлявых журналистов, доведенных до ручки авторов, обрюзглых литагентов и суицидальных издателей. Я возил их на литературные фестивали и на роскошные яхты. Я показывал им мир. Как еще, если не с моей помощью, они могли бы попасть в Манки-Миа?
Тогда как Джеффри Опухшемозглый — что он мог им предложить?
Ничего, кроме провинциального убожества, которое не прикроешь модными подачками, — я представил себе, как он заваливает их образчиками нижнего белья от «Вильгельмины», а после похотливо скользит ладонями по им же подаренным чулкам.
Так что я ничуть не соврал бы, сообщив Ванессе (если бы она спросила), что дела на моем писательском фронте продвигаются отлично и что моя обшарпанная комнатка создает подходящую для этого атмосферу. Но я был бы рад вернуться, подай она сигнал, что желает того. Проблема была в том, что сигнала от нее не поступало. День проходил за днем, неделя за неделей, но Ванесса не выказывала никакой заинтересованности в моем возвращении: ни сообщений насчет вызова «скорой», ни ночных разговоров в постели об утомительности писательского труда, ни упоминаний о танго. Диверсионных отсосов тоже не случалось. Я был не настолько захвачен своей работой, чтобы упустить из виду тот факт, что она впервые за время нашего знакомства была целиком захвачена своей. Спала глубоко и крепко. Утром напевала под душем. И абсолютно ни на что не жаловалась.
Я писал, и она писала. Я не имел понятия, насколько она приблизилась к завершению своей книги. С нее сталось бы уже давно это сделать, написать финальную фразу — типа «Милейший читатель, чмокни меня в жопу» — и не сказать мне об этом. Она могла подолгу выжидать подходящего момента, чтобы поэффектнее бросить мне это в лицо. Возможно, за ужином в нашем любимом ресторане — хотя все рестораны были нашими любимыми — за бутылочкой «Сент-Эстеф». Возможно, в постели. Возможно, в пиковый момент близости, когда наши индивидуальности сливаются в одну. Кто знает — может, мы еще сделаем ребенка и назовем его в честь романа Ванессы. «Почему мой муж — мудак?» Не самое лучшее имя для ребенка даже через дефисы, но и я не мог предложить ничего лучше. «Конечная точка» тоже не бог весть.
Я писал, она писала. Это уже походило на состязание в выдержке: кто из нас первым заговорит о своем романе?
Первым, конечно, оказался я. Но в этом не было заслуги Ванессы.
— Это отнюдь не пляжное чтиво, насколько я понимаю?
Сия фраза, вызвавшая у меня «нечестивое беспокойство», слетела с уст Флоры Макбет. Развитое шестое чувство подсказало Флоре, когда и как лучше всего нанести удар. Как раз в то время, когда я начал сбавлять обороты перед лицом непостижимой самоуверенности Ванессы — не то чтобы я не верил в возможность сожительства двух плодовитых авторов и не то чтобы я завидовал темпам работы Ванессы, но все это меня сильно нервировало, — именно тогда Флора вызвала меня, чтобы проинформировать о свертывании допечаток и переизданий всех моих книг.
Я сразу уловил иронию происходящего. В одной семье не может быть двух равно успешных писателей. Из них на плаву должен остаться кто-то один. И оставшимся буду не я. «В очах своей души» я узрел длинную очередь поклонников, желающих получить автограф Ванессы, — очередь, сравнимую длиной с беньяновской колонной пилигримов перед Рекой Смерти на пути к Небесному Граду.
[89]
А я? Что ж, никогда не поздно учиться танцевать танго.
Впрочем, Флора подала свою новость под иным соусом. Если ее послушать, выходило так, что исключение книг из каталога продаж является для их автора большим преимуществом, которому он должен радоваться.
— Как это понять, Флора?
— Времена меняются, — сказала она. — Когда-то каталог продаж был действительно важен для авторов, но теперь мы перешли к изданию книг по заказу.
— И в чем тут преимущество?
— В том, дорогуша, что теперь всякий желающий прочесть одну из твоих книжек заказывает ее печать через интернет и получает свежеизданный продукт в свои потные ручонки в течение нескольких дней.
— Да, но раньше всякий желавший прочесть мои книги шел в магазин и хватал эти книги с полок своими потными ручонками без лишней возни с заказами и ожидания доставки.
— Это лишь в том случае, если издание имелось в наличии. — Ну так продолжайте меня издавать.
Если эта фраза прозвучала как мольба попрошайки, то лишь потому, что она и была натуральной мольбой попрошайки.
— Но тогда мы не сможем печатать тебя по заказам.
— Но тогда и не будет нужды печатать меня по заказам.
— Дорогуша, в постоянных допечатках нет ничего хорошего. Это значит, что книги имеются на складе, но еще не значит, что они выставлены на продажу. Ты говоришь, что всякий желающий может пойти в магазин и купить твою книгу, а когда ты в последний раз видел свои книги на магазинных стендах?
Я стал мучительно вспоминать.
— То-то и оно, — сказала Флора. — Тогда как при новой системе…
