— Надеюсь, ты заодно изменила и все другие имена персонажей? — сказал я. — Включая мое.
— Сколько раз повторять, что тебя там нет? Эта книга не о нас!
То же самое я много раз повторял ей: «Роман — это не интимный дневник с описанием моей жизни, Ванесса. Я пишу не о нас с тобой». Но в данном случае я имел все основания полагать, что роман написан как раз о нас, — не потому, что считал ее напрочь лишенной воображения, а потому, что она сама всегда яростно настаивала на необходимости показывать людей и события такими, каковы они в действительности.
— Разумеется, о Гае Эйблмане там ни слова, — сказал я. — И под каким же именем я выступаю? Гвидо Кретино?
«Мартышка», как мы с Ванессой для краткости (и, понятно, не без иронии) называли эту книгу, была экранизирована очень быстро — еще до того, как ее успели окончательно забыть все, кому довелось с ней ознакомиться. Единственным объяснением такой быстроты, на мой взгляд, является то, что Дирк де Вульф получил доступ к тексту еще раньше, чем я, и уж точно задолго до того, как он якобы случайно наткнулся на изданную книгу и подумал, что, хорошо зная описанные в ней места, он мог бы создать на ее основе фильм. Согласно моей теории, Ванесса так настойчиво выставила меня из дома как раз для того, чтобы впустить туда де Вульфа. Не знаю, заменял ли он меня в постели, но уверен, что он заменил меня в качестве литературного наставника и советчика. Наверняка это он торопил ее с написанием книги (отсюда и столь нехарактерный для Ванессы темп работы), уже тогда прикидывая сценарный вариант. Я также не исключал, что предварительная договоренность между ними была достигнута еще при встрече на его вульгарной яхте в Манки-Миа — либо во время ее первого визита вместе с поддатой мамочкой, либо позже ночью, когда она исчезла неведомо куда из фургона, пока я давил паука в компании той же Поппи; а через несколько месяцев он получил от нее условный сигнал: «Приезжай! Дело на мази, я тебя жду!» — и примчался в Англию. Так оно было или как-то иначе, сейчас уже не имеет большого значения.
Итак, я был фантастическим мужем: участливым, бескорыстным, неподозрительным и, превыше всего прочего, неконкурентным. Правда, был недолгий период — тотчас после обнаружившегося секретарства Поппи и первых намеков со стороны Куэрри на грядущие перемены в жизни Ванессы, — когда я выпал из игры. Этот период, предшествовавший изданию романа Ванессы, обещал быть чрезвычайно бурным и волнительным, однако я провел его в постели. Никогда бы не подумал, что нервные срывы могут быть такими умиротворяющими.
— Это потому, — говорила Ванесса, — что у тебя нет никакого нервного срыва. У меня однажды был нервный срыв, и, уверяю, с твоим он не имел ничего общего. У тебя всего-навсего хандра.
— Хандра? Ты называешь это всего-навсего хандрой? Краем глаза я постоянно вижу какие-то параллельные полосы и вспышки света. Моя семья распадается. Мой издатель умер. Меня перевели на «издание по заказу». Это не какая-то банальная хандра.
При этом я еще не упомянул связь Поппи с моим литагентом.
Ванесса не стала со мной спорить. Времена изменились. Она со мной уже не спорила, утратив к этому интерес, поскольку заранее было ясно, что любой более или менее продолжительный спор неминуемо завершится ее победой.
— Кстати, а когда это у тебя был нервный срыв? — спросил я.
— Он начался сразу после нашей свадьбы и продолжался без перерыва до недавнего времени.
Даже такая фраза теперь звучала у нее без вызова, едва ли не примирительно.
— Рад, что теперь у тебя все хорошо.
— Будет еще лучше, когда ты вылезешь наконец из постели.
Ее раздражало, что я целыми днями валяюсь в постели, скриплю зубами, грызу ногти, пью энергетические напитки и слушаю «Радио-4»;
[92]
а ведь было время, когда она многое отдала бы за то, чтобы меня вот так скрутило. Будь я на весь день прикован к постели, она могла бы спокойно заниматься своим романом, не слыша стука моей клавиатуры и не видя моей шевелящей губами физиономии. Но все это осталось в прошлом.
Я сейчас ничего не писал, а ей уже не было в этом нужды. Она свое написала.
— Какое чудесное чувство! — говорила она. — Как приятно сознавать, что я с этим покончила.
— Ты никогда с этим не покончишь, Ви. Если оно пошло, то уже не остановится. Ты обязательно начнешь писать новую вещь, раньше или позже. На всякий случай.
Я и понятия не имел, что у нее тогда уже дозревал сценарий и что она так или иначе поддерживала связь с де Вульфом. — Что значит «на всякий случай»?
— На тот случай — я говорю это с любовью и на основе опыта, — на тот случай, если первый роман не оправдает твои надежды. Второй роман пишется для подстраховки первого, а третий — для подстраховки…
— Я уже поняла, Гвидо. Но я не хочу походить на тебя, вечно неудовлетворенного, вечно гоняющегося за собственным хвостом. Я выжму максимум уже из первого. А теперь вылезай из постели.
В ней появилась новая уверенность, как у человека, который только что успешно завершил долгое и трудное предприятие — подъем на гору, спасение нации и т. п. — и теперь хочет слегка развеяться. Или не слегка, как в случае Ванессы.
— Поедем на рынок, — внезапно предлагает она. — Давай купим новый ковер. Давай слетаем в Рим.
Я натягиваю одеяло на голову и бормочу:
— Я болен.
— Кончай дурака валять, Гвидо! Поднимайся.
— Не могу.
— Стоило мне закончить книгу, и ты прямо рассыпался на куски.
— Я не рассыпался на куски. Если на то пошло, я как раз понемногу собираю себя из кусочков. И это никак не связано с твоей книгой. Именно поэтому я как любящий муж прошу тебя начать работу над следующей. Я буду счастлив видеть, как ты начинаешь и заканчиваешь книги хоть ежедневно. А сам буду лежать здесь и выздоравливать.
— От чего выздоравливать? Что конкретно тебя подкосило?
Я удивленно округлил глаза. Легче было бы перечислить, что меня пока еще не подкашивало.
— Разве не могу я просто поболеть? — спросил я. — Могу я быть просто нездоров?
— Ты не можешь быть просто нездоров. Ты самый здоровый человек из всех, кого я знаю, — здоровый телом, но не духом. Вот с башкой у тебя проблемы, это факт.
Мы оба замолчали, подумав о Джеффри. Что там говорит наука о семейных опухолях мозга?
Ванесса прочла мои мысли.
— Нет, — сказала она, — это не наследственное.
Я попросил чая. Она предложила устроить чаепитие вне дома. В «Кларидже».
[93]
Я напомнил ей, что заказывать столик для чаепития в «Кларидже» нужно как минимум за год вперед. Для меня всегда было загадкой, как люди могут заглядывать так далеко вперед, планируя всего лишь чаепитие. Та же история с «Ритцем». Я слышал о людях из сельского Хэмпшира, бронировавших столики в «Ритце», чтобы отпраздновать там день рождения, за двадцать лет до самого события. Это было все равно как записать своего сына в Итон, еще даже не встретив женщину, с которой ты этого сына собираешься зачать. Ванесса терпеливо, как образцовая жена, выслушивала мои контраргументы. А потом выдвигала новые предложения. Тогда в Париж. В Мадрид. В Касабланку. Летим в Касабланку.
