Он подмигнул. Лили встретилась взглядом с Томасом и тотчас отвернулась, надув губки, — безусловно, ей казалось, что это делает ее соблазнительной.
Парочка удалилась из кают-компании, и Томас не сводил глаз с иллюминатора, ожидая, что они вот-вот пройдут мимо него. Снаружи горели фонари, вокруг которых летали тучи насекомых. Крупный мотылек неистово бился о стекло иллюминатора. Как эти двое уцепились друг за друга! Он некоторое время смотрел наружу, но Лили и Эрни так и не пошли в эту сторону, и он продолжил свое чтение.
Спустя минут двадцать Эрни снова вошел в кают-компанию. Он вышагивал, поправляя воротник, засунув под него палец и вытянув вперед шею, как скворец. Тяжело опустился в кресло рядом с Томасом, вздыхая. Кровь прилила к его щекам, мокрые губы блестели. Несмотря на это, он продолжал облизывать их языком, чтобы они оставались влажными. Издав звук — нечто вроде «у-ух», — он погладил себя по груди.
— А где мисс Лили? — поинтересовался Томас.
— О, ей стало нехорошо, и я проводил даму в каюту, чтобы она смогла прилечь. На палубе на нее налетели москиты, они просто обезумели, обнаружив перед собой юную, нежную плоть и при этом совершенно незащищенную! Я рассказал ей о теории, появившейся недавно, — о том, что укусы москитов вызывают малярию, и она чуть было не упала в обморок. Впрочем, полагаю, сейчас она чувствует себя гораздо лучше.
— Понятно, — сказал Томас.
Его словно кольнуло что-то внутри, и он с ужасом обнаружил, что это зависть. Ведь Эрии может вот так запросто делать все, что ему заблагорассудится, и совершенно не заботиться о последствиях — в этом мире или в мире ином.
— Что до меня… — Эрни потер ладони. — Я просто без сил, старина. Завалюсь-ка я спать.
И вот теперь, находясь уже на твердой почве Сантарема, Томас втоптал окурок сигареты в землю каблуком и достал лист мяты из кармана. Он наслаждался тем, как пары прохлады поднимаются по пазухам носа, щекоча их изнутри, отчего хочется чихать. Это желание все нарастало и нарастало, пока он не чихнул с огромной силой — так, что тело его буквально согнулось пополам. Это было одним из тех побочных действий мяты, которые не вызывали у него возражений.
— Будь здоров!
Он услышал чей-то голос, донесшийся из той части дома, где находилась комната Эрни и Джорджа, и обрадовался.
В Сантареме сравнительно мало москитов, но все же, если теория Эрни верна, есть еще одна причина избегать этих насекомых — помимо того, что их непрестанное жужжание в самое ухо очень сильно раздражает, а болезненные укусы, следы от которых на руках воспаляются и кровоточат, причиняют страдания. А ведь есть еще и мошки, слепни и клещи, о которых тоже не стоит забывать. Томас представил себя лежащим на мелководье, как те мальчишки сегодня днем — пенисы у них, словно маленькие рыбки, болтались в воде, послушные течению. В своем письме к Софи он не написал, что дети были полностью раздетыми, но здесь, в Бразилии, он как-то привык к виду нагих тел — в основном голышом бегали малыши, но встречались и пожилые женщины-туземки с обнаженными обвисшими грудями. Джордж, которого Томас всегда считал упертым ханжой, долго стоял в воде недалеко от мальчишек, беседовал с ними, совершенствуя свой португальский, и был, похоже, крайне огорчен, когда матери велели детям выходить из воды.
Когда Томас вернулся к себе в комнату, Джон залезал в свой гамак. Веревки жалобно скрипели, принимая на себя его существенный вес, но крюки держались прочно. Томас ничего не сказал, лишь улыбнулся соседу и прошел через комнату к своему гамаку.
— Томас, — произнес Джон.
По всему было видно, что он хочет сказать что-то важное; он сел ровно, насколько позволил ему гамак, и принял серьезный, сосредоточенный вид.
Томас начал снимать ботинки.
— Да, Джон?
— Ты только это… ну, про то, о чем мы с тобой говорили…
Он вздохнул, и гамак снова скрипнул.
— Ведь ты не будешь рассказывать остальным о том, как я начинал заниматься этим делом? Про угольные шахты.
— Ну конечно не буду, Джон. Если ты не хочешь — не буду.
Видимо, Джона такой ответ вполне устроил, и он снова улегся. Однако, уставив взгляд в потолок, заговорил опять:
— Они и так относятся ко мне свысока. Не хочу давать им лишнего повода.
Томас задумался. Неужели Эрни и Джордж действительно плохо относятся к Джону? Он стал перебирать в памяти все детали их взаимоотношений, которые могли бы свидетельствовать об этом, и ему вспомнилось первое утро в Белеме, когда Эрни намекнул на некие факты из его биографии и Джон резко покинул комнату. Ни тот ни другой не были особо разговорчивы с Джоном, но Томас считал, что это из-за того, что великан сам слишком угрюм и молчалив, а не потому, что кто-то сознательно относится к нему с пренебрежением. Не означает ли это, что и Томас мог как-то выказывать свое превосходство, подспудно признавая наличие между ними классового различия? Нет, что-то такого он не припоминал. А вот то, что Джону захотелось поделиться с ним воспоминаниями о прошлом, — свидетельство того, что он считает Томаса союзником, а не врагом.
— Конечно, — сказал Томас снова. — Прости.
Он и сам не понял, за что извинился, но Джон ему не ответил, и при свете одиноко горевшей лампы Томас увидел, что глаза его закрыты. Томас был рад делить комнату с Джоном хотя бы потому, что тот не храпел по ночам, как Эрни. Такое сочетание пар гораздо более гармонично, ведь Эрни мало заботило то, что о нем подумают другие. Например, как-то раз Томас проснулся среди ночи от звуков, которые издавал Эрни, ублажая сам себя. Джон не позволит себе такой несдержанности — в этом нет никаких сомнений.
Томас снял с себя остальную одежду и надел ночную рубашку, после чего преклонил колени на циновке рядом с гамаком, чтобы помолиться. Окончив молитву, он снова вспомнил ту сцену на корабле, когда Лили наклонилась к нему. У него перехватило дыхание, стоило ему явственно представить себе кожу вокруг женского соска — нежную, как крылышко мотылька. Его передернуло.
«И прошу тебя, Господи, — закончил он, — даруй мне силы утвердиться в моей вере».
Чем ближе они оказывались к Манаусу и чем больше Томас узнавал об этом городе, тем тревожнее становилось у него на душе.
Всю последующую неделю четверо мужчин вместе занимались исследованиями. В ясные дни они вставали в шесть утра; пока все собирали снаряжение, повар готовил им завтрак в небольшой хижине, приспособленной для этих целей. Затем они, в сопровождении Пауло и еще одного индейца-проводника, которого тоже нанял Антонио, отправлялись в путь по нехоженым тропинкам, ведущим через пустынный кампос, усеянный валунами и низкорослым кустарником, прямо в места, где начинался лес. В какие-то дни они проходили по нескольку миль вдоль берегов реки, где не было недостатка в чешуекрылых. Джордж продолжал охотиться на жуков, но помимо них его занимало и множество других видов насекомых — вроде ос и пчел-каменщиц, сверчков и муравьев. Он по-прежнему считал себя ответственным за сбор змей и ящериц и в конечном счете все же пустил в ход свое ружье, с которым никогда не расставался. Это случилось, когда он заметил жакуару, большую ящерицу, — она бежала совсем не грациозно, но очень шумно. Шансов у этого существа стать приличным чучелом, достойным Бразилии, было совсем немного, и при этой мысли Томас почему-то испытал некоторое удовлетворение. Джордж по-прежнему рявкал на Томаса, если считал, что тот делает что-то не так, — то он, по его мнению, чересчур небрежно обращается с какой-нибудь бабочкой, то действует слишком неуверенно.
