— И нам было бы интересно узнать о вашем каучуковом бизнесе. Очевидно, в ваших стремлениях вам сопутствовала удача. Поздравляю. Может, вы расскажете нам об этом?
— О, тут особо не о чем рассказывать. Боюсь наскучить вам. Я владею плантациями на нескольких тысячах миль — здесь, в окрестностях Риу-Негру, несколько плантаций на Тапайос, но основная их часть находится в отдаленных районах, недалеко от Перу.
— И сколько же людей работают на вас?
— О, не могу точно сказать. Тысячи. Я нанял некоторое количество негров из Британской Гвианы — ведь в моей компании представлены интересы британской стороны, так что это правильно — они очень толковые бригадиры. И конечно, много бразильцев. На реке Путамайо, в Перу, индейцы работают на меня целыми племенами, но с ними идет постоянная борьба. Они нужны мне, чтобы пополнять число рабочих, вместо этого получаю сплошь лентяев и пьяниц. И большинство из них еще должны мне деньги.
— Как это может быть? — спросил Джон.
Он впервые заговорил со времени их приезда в клуб.
— Я обеспечиваю их жилищем и заработками и другими вещами — вроде одежды и рыболовных крючков, но каждый раз дело кончается тем, что они пропивают свои деньги и просят в долг, чтобы купить еды. Если им не дать денег, они ослабнут, и пользы от них не будет никакой, так что приходится открывать им кредит.
— Как это великодушно с вашей стороны, — сказал Эрни. — Но, как я погляжу, вы вообще от природы великодушный человек.
— Я стараюсь, доктор Харрис, я стараюсь. Но они — неблагодарные люди. У меня почти нет выбора в этом вопросе. Мне нужно много работников на плантациях, иначе каучук не будет собираться и не будет удовлетворен потребительский спрос. Уверен, вы не одобряете рабство, джентльмены?
Томас покачал головой, и остальные тоже.
— Что ж, — продолжил Сантос, — с тех пор как здесь отменили рабство — это произошло чуть меньше двадцати лет тому назад, — стало очень тяжело найти достойную работу. Негры сейчас стали слишком гордыми, чтобы трудиться там, где раньше они были вынуждены работать, не имея выбора. Они заполонили большие города и теперь просят подаяния на улицах. Правительство издало закон, в котором говорится, что они должны зарегистрироваться как профессиональные нищие или покинуть город. Можете себе это представить? Профессиональные нищие! Как бы там ни было, речь идет о том, что, на мой взгляд, рабство — это естественное состояние, и оно очень выгодно как рабу, так и его хозяину.
Томас заерзал в кресле, не представляя себе, как Сантос собирается доказать правоту своих слов.
— Хозяин, по сути, выступает в качестве отца, а рабы — его дети. У рабов те же права, что и у детей, — то есть они должны делать то, что скажет их «отец». Они не имеют права собственности, не могут голосовать. Но взамен им дается крыша над головой и защита. Как рабовладелец, я бы считал своей отцовской обязанностью защищать своих рабов, а они были бы привязаны ко мне как к кормильцу. Теперь рабство отменили, мы вынуждены нанимать индейцев, которые, должен заметить, господа, некоторое время не были рабами — на них распространялась своего рода «защита», как это любила называть монархия. К тому же у индейцев отец и сын не связаны между собой естественными законами родства. То, что работникам платят деньги, дает им ложное чувство независимости, которое граничит с наглостью. И хотя они не могут жить без выдаваемого мною жалованья, отныне они лишены моей защиты — и у меня, в свою очередь, нет никаких обязательств, потому что я нанимаю их за деньги, а не из чувства долга. Я логично рассуждаю, джентльмены?
Томас понимал, что, каким-то странным образом, Сантос рассуждает логично. Означает ли это, что он согласен с этим человеком и что рабство — это совсем не так уж плохо? Надо бы еще раз обдумать все и взвесить.
— При всем должном уважении, сэр, — откликнулся Джон, — какое естественное право заключено в том, что вы должны быть их хозяином, а они — вашими рабами?
— Ого, мистер Гитченс. Неужели среди нас есть социалист? Полагаю, вы верите в то, что люди созданы равными?
— Так и есть, собственно говоря.
Джон зал пом допил свой бренди, и официант сразу же шагнул к нему, чтобы снова наполнить бокал.
— Не обращайте на него внимания, — вмешался Эрни, — Разумеется, он социалист. И это право всех представителей низших классов верить в подобные вещи. Только так они могут оставаться в здравом уме.
— А вы, доктор Харрис?
— Должен признаться, я и сам вроде как один из них, старина. Но мне ясна ваша точка зрения. Я должен обмозговать все сказанное вами. По роду деятельности мне никогда не доводилось иметь в своем распоряжении рабов. Не то чтобы мне хотелось иметь рабов, но, полагаю, я не могу судить о чем-то с определенностью, пока сам не испытал этого.
Джордж фыркнул.
— Эрнст, британцы веками порабощали людей. Без этого Британская империя не могла бы распространиться на такие обширные территории. Возможно, без этого ты бы не находился сейчас там, где находишься.
— С чего ты взял? — ощетинился Эрни.
— Ну, ну, господа, будет вам. Мистер Сибел, вы подняли очень интересную тему. Действительно, Британская империя всегда была очень сильна. Вот бы Португалии хотя бы половину этой силы. Чего мы достигли? Совсем не того, о чем когда-то мечтали, — вот ведь в чем дело. Вы бывали в Португалии? Какая это гордая страна была когда-то — столько надежд и ожиданий! А ныне от этих времен, похоже, осталась лишь атмосфера уныния. И разочарования. Страна так и не стала великой, а ведь некогда собиралась ею стать. А теперь британцы… — Он умолк, погрузившись в думы, усердно посасывая сигару.
Томас почувствовал легкое головокружение от сигары и положил ее в пепельницу перед собой.
— Что-то вы очень притихли, мистер Эдгар, — сказал Сантос. — Надеюсь, вам с нами не скучно?
— О нет, сэр! — воскликнул Томас.
Все обратили на него свои взгляды, и он почувствовал, что краска заливает лицо.
— Меня, безусловно, очень заинтересовала ваша беседа. Боюсь, мне просто пока нечего сказать на эту тему.
— А сколько же вам лет, позвольте поинтересоваться?
— Двадцать семь, сэр.
— Ах! Совсем юны. Настолько юны, что вполне могли бы быть мне сыном. Фактически все вы так молоды, что годитесь мне в сыновья… кроме, наверное, вас, мистер Гитченс. Как было бы хорошо иметь троих замечательных сыновей — похожих на вас, джентльмены.
Томас выпрямился в кресле — он вдруг почувствовал себя школьником, которого похвалил любимый учитель. Он заметил, что Эрни и Джордж посмотрели друг на друга — от гордости их так и распирало.
— У тебя есть сыновья? — спросил Томас.
— Нет, — ответил Сантос. Лицо его омрачилось. — У меня нет детей. Моя первая жена умерла бездетной, и мне, уже с моей второй женой, Господь пока не дал детей.
