— Пуччини! — воскликнул Сантос. — Как чудесно! А вы знаете, что у нас в Манаусе есть оперный театр, мистер Сибел?
— Я наслышан о нем, да. Это одна из причин, почему мне хотелось приехать сюда. Насколько я понимаю, он грандиозный.
— Да, так и есть.
Сантос просиял.
— Вы знаете, я сам приложил руку к строительству театра. Я — один из его попечителей.
— А как часто у вас идут спектакли?
— Увы, не так часто, как хотелось бы. Несколько исполнителей скончались от желтой лихорадки, и теперь стало очень трудно добиться согласия по-настоящему талантливых певцов из Европы приехать к нам сюда.
— Это ужасно, — пробормотал Джордж, поглядывая одним глазом на Марию, которая просто навалилась на него всем телом — иными словами, беззастенчиво прижималась — и пыталась отпить из своего бокала.
Томас докурил сигарету. Ана, сидевшая рядом с Джоном, робко улыбнулась Томасу, когда тот потянулся за бокалом, и он ответил ей улыбкой. Как ни странно, но к этой девушке Томас испытывал искреннее расположение. Джон негромко разговаривал с ней по-португальски, однако ее жесты и позы не были такими развязными, как у Марии, — скорее, наоборот, эти двое общались словно отец с дочерью, тем более что разница в возрасте вполне позволяла допустить подобное. Теперь она сидела с опущенными глазами, и Джон, казалось, мягко увещевал ее. Он похлопал девушку по рукам, сложенным на столе, накрыв своей огромной ладонью обе ее руки. Суставы его пальцев, как желуди, торчали поверх изысканных розовых перчаток. Наконец он перевел осоловелый взгляд на Сантоса.
— Если позволите, сэр, думаю, мне бы хотелось сейчас отправиться домой. Я очень устал, и мне еще нужно кое-что сделать, прежде чем лечь спать. Благодарю вас за восхитительное гостеприимство.
— Мистер Гитченс, вы меня разочаровываете. Мне показалось, вы с Аной очень поладили между собой. Ну что ж, очень хорошо — не в моих правилах вставать между человеком и его работой. Кучер снаружи — он отвезет вас.
Джордж неожиданно вскочил на ноги, напугав Марию — она даже взвизгнула.
— Я поеду с тобой, Джон.
— И вы, мистер Сибел! Вы даже не попробовали сыграть ни за одним из столов. О, вы и в самом деле разочаровываете меня, господа.
Томасу тоже хотелось бы уйти в этот момент — уж очень ему стало не по себе, — но сейчас он считал своим долгом не разочаровывать хозяина еще больше.
— Надеюсь, мы не обидели вас, мистер Сантос, — сказал Джордж, сердито сверкая глазами на Джона за то, что тот влез со своей просьбой уйти пораньше.
Очевидно, Джордж уже некоторое время обдумывал этот план, надеясь улизнуть тихо, чтобы никто не заметил.
— Нет, мистер Сибел, вы меня нисколько не обидели.
В подтверждение своих слов Сантос одарил его широчайшей улыбкой и похлопал по спине.
— У вас был долгий день сегодня; пока вы здесь, у нас еще будет возможность хорошо провести время.
Джордж заметно стиснул челюсти при мысли об этой перспективе, но все же сумел выдавить из себя подобие улыбки.
— Спасибо за понимание.
Произнося эти слова, он снял запотевшие очки и протер носовым платком, после чего водрузил их на нос, заправив дужки за уши.
— И спасибо за это, — добавил Джон, бросив свернутую пачку купюр на стол перед Сантосом, который принял их, кивнув.
Джордж неспешно засунул руку в нагрудный карман, чтобы извлечь оттуда свои деньги. Он смотрел на них некоторое время, как если бы они умоляли его оставить их у себя, но затем нехотя положил на стол.
После того как они ушли, Сантос отослал от себя и обеих девушек, так что Томас впервые оказался наедине с хозяином дома.
— Как вы себя чувствуете, мистер Эдгар?
— Очень хорошо, благодарю вас, сэр.
Сантос подался вперед всем корпусом и внимательно посмотрел ему в глаза.
— Вы уверены? Мотет, хотите еще сигарету?
Томас понимал, что в данных обстоятельствах он не может отказаться, что было бы грубо отвергать любое нропвдедше гостеприимства этого человека. По правде говоря, он чувствовал себя не слишком хорошо. Голова его стала такой легкой, что казалось — еще немного, и она взлетит, отделившись от плеч. Звуки в зале то и дело заставляли его вздрагивать: он слышал, как очередной бокал разбивался прямо у него под ухом, но, резко повернувшись, обнаруживал, что это происшествие случилось на другом конце зала. Похоже, его чувственное восприятие деформировалось. Пора остановиться и не пить больше — ему не хотелось терять контроль над собой, тем более в таком месте, как это.
— Еще сигарету… Да, пожалуй.
Он отодвинул недопитый стакан в сторону и взял то, что ему предлагают.
— А можно попросить воды?
— Разве вы не будете пытать счастья? Ваши друзья ушли, но это вовсе не означает, что вы не должны веселиться. Я все это время наблюдаю за доктором Харрисом — похоже, ему очень весело.
Томас неловко заерзал. Он ткнул сигаретой в пепельницу и продолжал тыкать ею, пока она окончательно не рассыпалась.
— Мистер Сантос… — Он глубоко вздохнул. — Сэр, мне не хотелось бы вас обижать, но еще в раннем возрасте я обещал своему отцу, что никогда не стану играть на деньги.
Сантос понимающе кивнул, но тут же потянулся к Томасу и подергал его за рукав.
— Будет вам, мистер Эдгар. Мы никому не расскажем. Кто об этом узнает?
Томас улыбнулся. Совсем тихо он сказал:
— Господь узнает, сэр.
Он извлек из кармана пачку денег и выложил ее перед Сантосом, но тот снова стал придвигать купюры к нему.
— Нет, оставьте себе. Восхищаюсь людьми, которые верны своим принципам. Прошу вас, воспользуйтесь ими — купите что-нибудь хорошее своим детям. У вас есть дети?
— Пока нет.
— Значит, скоро будут, я уверен. Нет ничего важнее в этом мире, чем производить на свет детей. Я предвижу — у вас их будет много. И у вашей красавицы жены. Уверен, она — красавица и скучает без вас. Купите что-нибудь для нее. Обещайте мне.
— Обещаю, сэр.
Он не смог отказать.
— Благодарю вас.
Не успел он услышать что-либо в ответ, как чья-то долговязая фигура — одни руки и ноги — вывалилась из толпы и врезалась в их стол. Это был Эрни Харрис — он стоял перед ними в обнимку с женщиной в голубом платье и с пугающе рыжими волосами. Пиджака на нем не было, и белая рубашка под мышками пожелтела. Лоб блестел от пота, на щеках проступили большие красные пятна. Усики, которые в начале вечера были такими же навощенными, как у хозяина, теперь свисали над влажными губами.
— Слушай, — прохрипел он, тяжело дыша, — смотри, кого я встретил.
Женщина, которую он прижимал к себе — она все пыталась высвободиться из его объятий и вернуть себе хотя бы часть той невозмутимости, что у нее похитили, — оказалась Лили, той самой женщиной с парохода, с которой они расстались в Сантареме. На ней сверкало расшитое бисером платье, а бриллиантовое ожерелье охватывало ее белую шею. Бриллианты словно околдовали его — Томас не мог отвести от них глаз, пока не услышал обращенные к нему слова:
