Ночью его преследовали эротические сны про бабочку и Клару. Эрни еще раньше предупреждал, что хинин может вызывать яркие сновидения, поэтому он прекратил принимать это средство — в попытке обуздать собственные грезы. Он лежал, не засыпая как можно дольше, и вспоминал свою жизнь дома в Англии, холодные и стерильные помещения Музея естествознания. Мысли его блуждали вокруг бабочек, выставленных в зале насекомых, он вспоминал, как тщательно разглядывал их при тусклом свете масляных ламп и открытых газовых струй, весь дрожа, — тогда он и мечтать не мог, что когда-нибудь и сам будет ловить заграничных красавиц. Самой экзотической бабочкой, которую он мальчиком поймал к тому времени, была переливница ивовая — это случилось на каникулах в Кенте.
В поимке этого экземпляра ему помог тот, от кого он меньше всего ожидал помощи. Брат Камерон, который был старше его на два года, рос толстым и злым ребенком. Только повзрослев, Томас догадался, что Камерона безжалостно дразнили в пансионе. И когда брат приезжал домой, особенно когда с ним был кто-то из его приятелей, то он срывал на Томасе всю накопившуюся злость и неудовлетворенность. Он тузил младшего брата, ставя ему синяки и шишки, толкал его так, что тот постоянно падал и разбивал в кровь коленки, перепачканные травой, к тому же ломал ему игрушки и рвал книжки. Однако Томас никогда не выдавал брата. Во-первых, Камерон всегда грозился, что поколотит его, если он кому-нибудь об этом расскажет, а во-вторых, Томас замечал в рыхлом животе брата и в его покатых плечах такую вселенскую печаль, что испытывал непреодолимое желание унять ее. Ему казалось, что, мирясь с грубым отношением брата, он хотя бы немного облегчает ему боль.
Томасу исполнилось двенадцать, когда они с Камероном отправились на лето к тетке. В ее поместье находилось небольшое озеро посреди луга, поросшего высокой, но редкой травой. Томас проводил все дни, выслеживая нимфалид, тогда как брат его купался в озере и загорал на маленьком пирсе. Камерон недавно резко вырос: рыхлый живот стал подтянутым и упругим, а ноги — длинными и волосатыми.
— Давай, — сказал он как-то днем Томасу. — Двигай задницу к дому.
Томас с неохотой стал собирать сачок и банки, зная, что в споре с братом рассчитывать особенно не на что. Он хотел было возразить, как вдруг краем глаза заметил резкое движение цветного пятна. Разглядев, что это за пятнышко, он вскрикнул, хотя все утро старался производить как можно меньше шума. Высоко в ветвях тисового дерева сновала туда-сюда переливница ивовая — она то спускалась, то взмывала примерно на двадцать футов над их головами.
— Я пока не могу идти, — сказал он брату. — Мне нужно поймать вон ту бабочку.
Всего однажды он видел ее на лугу — это было два года тому назад. Тогда он попытался приманить ее вниз с помощью полуразложившегося кролика, которого обнаружил в капкане, но бабочка не уловила запаха или просто не нашла его привлекательным, и, когда он, провонявший тухлым мясом, вернулся домой, тетушка задала ему за это хорошую трепку.
Он ждал, что Камерон ущипнет его и велит поторапливаться или, что того хуже, вырвет у него из рук сачок и убежит с ним. Вместо этого он увидел, что брат ищет глазами бабочку. Вдруг лицо его загорелось любопытством, словно он сделал научное открытие. Как только переливница ивовая устремилась вниз, поза его изменилась. Каждый мускул тела напрягся, как у большой кошки, и глаза неотрывно следили за всеми перемещениями бабочки. В конце концов, когда ни о чем не подозревающая нимфалида подлетела довольно близко, будто дразня, Камерон, быстрый как паук, схватил полотенце и махнул им. Бабочка упала на землю, оглушенная ударом.
Томас охнул и бросился к ней. О нет, только не это, наверняка крылышки у нее порваны и тельце искалечено. Он был готов возненавидеть своего брата.
Но бабочка оказалась в великолепном состоянии. Не веря глазам своим, он сумел аккуратно подобрать ее и положить в морилку. Сидя на корточках, он поднял голову — солнце светило из-за спины брата, и впервые в жизни Камерой смотрел на него по-доброму: в этом взгляде смешались гордость и сочувствие. Томас понял — отныне между ними все будет иначе. Однако уже осенью в школе Камерон столкнул его в замерзший пруд, чтобы повеселить Берти Уайтхеда, школьного хулигана.
Однажды утром Сантос объявил, что собирается вернуться в Манаус — его ждут дела.
— Я слишком много времени провел в лесу, — сказал он. — Мне чрезвычайно приятно ваше, общество, господа, но служба зовет. Я поговорил со своей супругой — ей очень не хочется уезжать, ведь она так многому учится у вас. Надеюсь, вы не будете возражать, если я оставлю ее на ваше попечение. Всего на несколько дней — а там вернусь и заберу ее.
Сантос отчалил вместе с Антонио и рулевым судна, и Антонио обещал вернуться немедленно с новыми запасами еды. Вот уже несколько дней они через силу питались агути — разновидностью морской свинки; мясо это было сухим и трудно жевалось, а повар грозился, что скоро приготовит им ленивца.
Клары с Джоном не было видно весь остаток дня.
— Возможно, наш Джон учит ее не только ботанике, но и биологии, — предположил Эрни, когда они отдыхали после обеда.
— Заткнись, Харрис, — сказал Томас, хлопая себя по ботинку, чтобы преградить путь ползущей цепочке муравьев.
— Вот именно, заткнись, — подхватил Джордж. — Даже Джон знает, как себя вести и что нехорошо уводить жену у хозяина дома.
На мгновение Томас проникся к нему чувством товарищества, но довольно быстро оно испарилось. Виски у него запылали; он поднялся с места и стал тщательно копаться в сумке, повернувшись спиной к спутникам.
Клара взяла свой ужин к себе в хижину. Томасу хотелось бы сделать так, чтобы ей было хорошо в их компании, но он понимал, что Эрни с Джорджем вряд ли приложат к этому хоть какие-то усилия. Когда они ходили по лесу, собирая материал, Эрни обмолвился, что находит эту женщину очень некрасивой, и Томас вдруг понял, что для Эрни уже это — достаточное основание, чтобы не разговаривать с Кларой, поскольку у него нет никакого желания флиртовать с ней. Джордж, с другой стороны, демонстрировал то же самодовольство, что и в присутствии других женщин. На самом деле Томас был даже немного рад, что она не стала ужинать с ними и что можно обвинить в этом своих товарищей: он беспокоился, что в отсутствие мужа она станет проявлять к нему внимание, и как он себя поведет — предсказать невозможно. И если бы она коснулась его, пусть даже случайно, под столом, лицо бы у него, скорее всего, вспыхнуло и по коже забегали бы мурашки.
После ужина Эрни извлек откуда-то бутылку бренди, которую ему подарил Сантос, и колоду карт. Мужчины, взгромоздившись на ящики в хижине Эрни, играли в рамми до самой ночи, насекомые тем временем бились о стекло лампы. Даже Джон присоединился к ним, став четвертым, и они сидели тесной кучкой под облаком сигаретного дыма.
— Ну и что вы скажете о нашем уважаемом хозяине? — поинтересовался Эрни, умело тасуя колоду карт.
Томасу уже стало трудновато различать цифры и масти карт.
— Очень умный, — отозвался Джордж. — Как я и предположил с самого начала, он действительно высокообразованный человек. Между прочим, он учился в Англии, что, полагаю, объясняет его любовь ко всему английскому. — Он взял карты, которые раздал ему Эрни, и начал обмахиваться ими. — Но я так и не понял, хорошо ли он воспитан. Подозреваю, он из нуворишей. Как и большинство каучуковых баронов. Полагаю, слово «барон» здесь слегка вводит в заблуждение.
