Он заклеил конверт и оставил его на письменном столе для Антонио, чтобы тот забрал его, когда отправится в очередной раз в город, затем лег в свой гамак, совершенно обессиленный. Это была не просто усталость — временами лихорадка возвращалась к нему, и он мог проснуться среди ночи, дрожа от холода. Однажды ночью он пробудился и увидел, что, сорвав с себя и покрывала, и одежду, лежит совершенно голый, весь в жару. Кто-то склонился над ним и нежными движениями утирает ему лоб прохладной тканью..
— Софи?
— Нет, дорогой, это я, Клара.
— Как же твой муж? — пробормотал он, нащупывая простыню вокруг себя.
— Тсс, — сказала она. — Я здесь, чтобы ухаживать за тобой — с его благословения. Тебе скоро будет лучше.
Когда Томас смог встать с постели, то узнал, что Джордж тоже заболел вскоре после него, но остальным удалось избежать лихорадки. Эрни сказал, что им двоим не повезло — в этой части джунглей было мало москитов, но они почти наверняка являлись носителями малярии. Томас еще раньше прекратил принимать хинин из-за вызываемых им сновидений, но Джордж уверял, что не прекращал его принимать.
Однажды утром Томас лежал в своем гамаке, а дождь тем временем стучал по крыше и лупил по земле, во дворе снаружи. В такую погоду почти нет шансов найти бабочек, с прискорбием думал он. Они прячутся во время дождя, и редко кого можно поймать. Он упустил свой шанс.
В дверь к нему постучали, и вошел Сантос. Томас приложил усилие, чтобы принять сидячее положение, но гамак бешено извивался, под ним и грозился сбросить его с себя.
— Не надо вставать, мистер Эдгар, — сказал Сантос.
Он придвинул к себе стул, стоявший у письменного стола Томаса, и сел неподалеку. Он сжимал что-то в руках — небольшую коробку.
Теперь, когда в голове у Томаса прояснилось и приступы лихорадки отпустили его, он объяснял себе, что долина бабочек ему привиделась, это была галлюцинация. Сантос приехал в лагерь лишь вечером того дня, и, конечно, он не мог найти его и отпустить бабочку. Но сколько бы он ни твердил себе это, сколько бы ни ругал себя за то, что поверил в видение, — что-то снедало его изнутри, мучило его. Ему все же очень хотелось поверить, что она существует. Она в самом деле существует.
В хижине стемнело от дождя, а воздух был плотным и горячим.
— У меня есть кое-что для вас, — сказал Сантос — Думаю, вы будете очень рады.
Он разжал пальцы и снял крышку с коробки. Вручил ее Томасу — тот взял коробку и заглянул в нее при тусклом свете. Там, неумело посаженная на булавку, со сломанной грудной клеткой и перекошенным тельцем, находилась мертвая Papilio sophia. Горячие слезы навернулись на его глаза, и он крепко сдавил веки, чтобы зрение прояснилось.
— Вы нашли ее, — прошептал он.
— Да, — сказал Сантос и тихо засмеялся.
— Она… моя?
— Ваша, мистер Эдгар? Пожалуй, да. Я сам поймал ее этим утром, когда ходил с доктором Харрисом по лесу. Она великолепна, не правда ли? Это мой подарок вам. Надеюсь, вы назовете ее должным образом.
Голова Томаса резко покачнулась, когда он поднял взгляд. Легким стало нечем дышать.
— Должным образом? Но я уже выбрал для нее имя.
Голос его звучал совсем слабо в тесном воздухе хижины, который ходил волнами от сырости, пока дождь лил темными потоками снаружи.
— Разумеется, при условии, если бы вы нашли бабочку. Но, как видите, ее нашел я.
Ровным голосом он констатировал факт, не выдавая никаких эмоций. Если он вообще был на них способен.
Сантос потрепал его по плечу.
— Я оставлю вас наедине с предметом ваших вожделений, — сказал он. — На вашем месте я бы хорошо подумал, как ее назвать. Мое имя Жозе, как вам известно, если вам это поможет.
Он встал и в два шага покинул комнату.
Томас откинулся на спину, все еще держа коробку в руках, и уставился в потолок. В голове у него царил туман, и он боялся, что не сможет принять правильное решение. Смешанные чувства охватили его, никак не удавалось разобраться, что же он ощущает на самом деле. Бабочка у него. И все же она… не его. Сантос украл ее. Даже если он не украл саму бабочку, то украл у него славу. Эта мысль полностью завладела Томасом.
Без открытия этой бабочки ему стало незачем жить. У него ничего нет за душой. Он вернется домой просто с коллекцией насекомых, чтобы продать ее какому-нибудь жирному богачу, который не знает, как отличить парусника от морфиды.
Эту бабочку он привезет домой лишь для того, чтобы показать: вот та легенда, за которой он гонялся. И он даже не сможет назвать ее в честь жены. Назвать бабочку в честь Софи — только это могло спасти его от иссушающего чувства вины, а теперь он не сможет ей этого дать. Она обманута и взамен ничего не получит, кроме мужа-неудачника. Еще одна слеза выкатилась из глаза и скользнула вниз к уху; ему стало щекотно. Он горько усмехнулся. Эта особь даже не в очень хорошем состоянии. Он снова поднес бабочку к глазам, чтобы лучше разглядеть. Черные крылья порваны, а тельце сломано почти пополам. Как если бы Сантос наступил на нее, чтобы поймать, или палкой сбил ее на землю. Что-то еще в ней было не так: она гораздо меньше размером, чем он ожидал. Наполовину меньше его руки. Ту, которую он поймал на поляне в лесу — даже если ему все это привиделось, — нельзя было назвать гигантской, но для бабочки она была все же очень большой. И по слухам выходило, что она огромная, и… еще кое-что. Это даже не Papilionidae — она вообще другого вида. На раздвоенном хвосте никаких замысловатых украшений — просто скучный смокинг, а не хвост бабочки. Желтый цвет очень бледный, почти белый, а черный…
Томас скинул ноги с гамака. Покачался немного, пока кровь не отхлынула от головы, но хлопанье крыльев наполнило уши и било в глаза. Он прижал кончики пальцев к векам, чтобы успокоить глаза.
Черный цвет тускл и водянист и совсем не переливается, как следовало бы, — во всяком случае, он так себе это представлял. Этот цвет должен быть похож на лужицу разлитой нефти — черную по своей сути, на поверхности которой мерцают, играя, зеленоватые и голубоватые блики. Черная пара крыльев свисает ниже той, что с другой стороны, — словно под собственной тяжестью. Он пригляделся поближе и, подцепив булавку, которой была приколота бабочка, вытащил ее. После этого бабочка утратила половину своего туловища, но Томас уже не волновался по этому поводу. На дне коробочки, на месте, скрытом от глаз черными крыльями, он увидел два пятна. Чернильных. Крылья бабочки, оказывается, погрузили в чернила, и тот, кто так грубо посадил ее на булавку, даже не стал дожидаться, пока они высохнут.
Он взревел и швырнул коробку в стену хижины.
Дождь утих, и Томас выскочил наружу, где прояснилось. У входа в свою хижину стоял Эрни — только взглянув на лицо Томаса, он согнулся пополам от смеха. Томас пошел на него, как в бреду, не чувствуя под собой ног, стиснув руки в кулаки.
— Это всего лишь шутка, старина, — произнес Эрни, теперь уже выпрямившись, утирая слезы в уголках глаз. — Идея Сантоса.
