— В самом деле? Это который из них?
— Мистер Гитченс — охотник за растениями, собирал для нас материал. Он прислал нам большое количество семян и образцов для изучения. Хороший человек, по-моему. Правда, письма писал очень короткие. Человек он немногословный.
Софи немного разочарована.
— Вот как. Значит, о том, что случилось с Томасом, он вам ничего не писал.
— Знаете что, я ведь могу ему написать. У меня есть адрес мистера Сантоса в Манаусе, а Гитченсу передадут. Он не писал уже некоторое время, но, насколько мне известно, он все еще там.
— Напишете ему? О, мистер Кроули, вы даже не представляете, как это важно для меня.
— Вот только волноваться так не стоит. Письма туда идут до шести недель, да и то не всегда можно быть уверенным, что дойдут. Пройдет немало месяцев, прежде чем мы получим какой-нибудь ответ.
— Я, конечно, не сомневаюсь, что до того времени Томасу станет лучше и он сам сможет все рассказать. Просто на всякий случай…
Мистер Кроули прикрывает глаза и вскидывает голову — в этом жесте сквозит его смущение.
— Я понимаю, сударыня. Может, мы…
Он указывает на дверь.
Снаружи люди прогуливаются парами или стоят группами, беседуя, — никто не прячется по углам и не сидит на скамейках в одиночестве. Томаса нигде не видно.
Когда Софи одна добирается до дома, начинает идти дождь. Она вглядывается в улицы за окном, пока Мэри накрывает чай в гостиной. Она старается не беспокоиться. Он, наверное, пошел пешком — выбрал путь домой через парк. Они часто ходили так вместе, и он хорошо знает дорогу. Но ведь он так промокнет. Она представляет себе, как он прячется где-то под каким-нибудь дубом, пережидая, а дождь тем временем шумит в листве.
Через час дождь прекращается, накрыв землю тяжелым серым одеялом сырости. Передняя дверь отворяется, на пороге стоит Томас — вода с него льет ручьями на плитки пола. Ноги у него грязные по колено, руки перепачканы глиной, но выглядит он совершенно спокойным. Даже безмятежным. Он тянет в себя воздух сквозь зубы.
— Томас, ты же весь продрог, — говорит Софи. — Давай поднимемся к тебе в комнату.
Он идет впереди нее, оставляя на ковре грязные следы, но она не обращает на это внимания.
— Не надо было вот так исчезать. Я очень волновалась.
Она стоит за его спиной и помогает ему стянуть пиджак.
— Если честно, Томас, ты иногда ведешь себя как малое дитя.
Ну вот, она сказала это. Томас поворачивается к ней — ею лицо очень близко, всего в нескольких дюймах. Он поднимает руку и касается ее щеки. Пальцы у него ледяные. Затем он убирает руку и, глядя в пол, расстегивает пуговицы на жилете. Софи на мгновение застывает на месте, потрясенная этим жестом — тем, что прикосновение мужа буквально вызвало электрический разряд между ними. Она все еще держит его сырой пиджак переброшенным на руку, он отдает ей также свой жилет, затем рубашку. Когда он, отвернувшись от нее, снимает нижнюю рубашку, она замечает у него под мышками полупрозрачные волосы. На спине, покрытой гусиной кожей, блестят, подрагивая, капельки воды — словно драгоценные камушки, и до нее вдруг доносится его запах, тот родной запах, по которому она так тосковала, пока мужа не было дома. Он больше не пахнет мятой — только самим собой. Она чувствует покалывание в кончиках пальцев, и это означает, что в ней просыпается желание.
Он снимает ботинки, потом брюки и остается в длинных подштанниках.
— Ложись скорее в постель, ты весь дрожишь.
Томас делает то, что ему велят, а она собирает его грязную одежду и обувь — целую охапку вещей — и покидает его комнату.
Немного погодя она отправляет наверх Мэри с ужином для Томаса — горячий суп, чтобы он согрелся. Пытается сидеть спокойно и читать, но кресло будто утыкано иголками, а слова на страницах книги словно играют в чехарду. Она то и дело оказывается в прихожей и смотрит наверх — на запертую дверь в комнате Томаса. В конце концов убеждает себя, что уже довольно поздно и пора ложиться спать.
У себя в холодной спальне она быстро раздевается и тянется за ночной рубашкой. Ловит свое отражение в зеркале. Тело у нее белое, как мука, — даже при желтоватом свете лампы. Она выпрямляется и становится боком к зеркалу. Живот уже не такой выпуклый, как прежде, и щеки утратили припухлость, твердые подвздошные кости торчат, обтянутые кожей. Пора бы иметь детей. При этой мысли ей бы ощутить себя моложе — раз ее время еще не прошло, — но вместо этого она чувствует себя бесплодной старой девой.
«В моем сердце, как и в моем чреве, легко уместилась бы пара близнецов», — думает она.
Она вспоминает разговор с Агатой этим утром — о том, как подруга уговаривала ее сделать хоть что-нибудь, все, что угодно, лишь бы не притворяться, что ничего не происходит, и не надеяться, что все пройдет само собой. Все эти прогулки с Томасом, хождения на цыпочках вокруг него — ничто из этого пока не помогло. Слишком много энергии она потратила на то, чтобы осуждать Агату, — но не потому ли, в конце концов, ей хочется дружить с Агатой, что они такие разные с ней? И возможно, Агата всегда нравилась Софи именно благодаря, а не вопреки своему поведению, и в глубине души ей жаль, что она сама не может жить без мелочных придирок и строгой критики в адрес тех, кто не соблюдает правил приличий. Тем не менее Томас изменился, может, даже безвозвратно. Вероятно, ей тоже следует измениться, и тогда — только тогда — у них что-то получится.
Она проводит рукой по груди, сохранившей округлые, полные формы, по холодным соскам. Думает о муже, лежащем в постели в одном нижнем белье. Вспоминает запах, представляет себе его обнаженную спину. Что бы Агата сделала прямо сейчас, будь она на ее месте?
В комнате Томаса темно и слегка пахнет говяжьим бульоном. Он дышит ровно, но громко. Она подкрадывается к краю его кровати, откидывает одеяло и проскальзывает к нему в постель. Он вздрагивает и просыпается, когда она трогает его за грудь, где аккуратно сложены обе руки.
— Тсс, — шепчет она. — Это всего лишь я.
Ей не видно его лица, на котором, скорее всего, написана тревога, но, лаская грудь мужа, она представляет себе, что отгоняет от него все страхи прочь.
— Все будет хорошо.
Она поглаживает ему грудь круговыми движениями, проводит пальцами вокруг сосков, касается рук, ладоней. Она ведет пальцы ниже груди, к животу — туда, где из-под штанов выбивается полоска пушистых волос. Он вздрагивает от ее прикосновения. Она прижимается к нему и целует в шею, затем в щеку и, наконец, в губы. Тело его остается неподвижным, но всего на секунду, после чего он открывает рот, и она запускает в него язык, тянется кончиком к его языку. Он отвечает на поцелуй, сначала ртом, а потом обнимает ее, когда она придвигается к нему. Обеими руками она стягивает с него штаны, придавливая его всем своим весом. Видя, что он возбуждается и плоть его наливается кровью, она припадает к нему сверху, прижимаясь сосками к его груди. Рукой она направляет его, чтобы он оказался в ней.
