Томас на мгновение дрогнул, и ружье в его руках опустилось.
— Ах да, я теперь ваш должник, а вы — мой сообщник.
— Нет!
Томас почти кричал, его руки снова затряслись. Дрожащий палец потянулся к курку. Но затем он услышал треск и почувствовал удар по голове. На миг в глазах потемнело, и вот он уже стоял на коленях, а ружье валялось на полу. Томас протянул было руку, чтобы подобрать его.
— Мистер Эдгар, — сказал Сантос.
Он жестом поманил его к себе. Томас, понимая, что все кончено, кивнул, чувствуя, как сжалось горло — вместо выдоха получался свист. Он медленно пополз туда, где висел гамак ненавистного человека. Мокрая одежда липла к телу, затрудняя движения.
— Нам с вами — вам и мне — надо поговорить. Антонио, перед тем как покинуть Манаус, взял на себя смелость заказать вам билет домой. Вы уезжаете через два дня — этого времени вполне достаточно, чтобы вернуться в город и собрать свои вещи, которые вы, торопясь, оставили в моем доме. Прошу вас, не надо слов.
Он вскинул руку. Томас и не собирался ничего говорить. Он не мог, даже если бы хотел.
— Антонио написал вашему агенту, мистеру Райдвелу, если я не ошибаюсь. Он встретит вас в Англии, в морском порту.
Сантос задумался. Цвет лица у него был землистый, а язва на шее выглядела как след от ожога горячей кочергой. Томас ощутил легкое удовлетворение — наверняка эта рана причиняет боль негодяю. Сантос продолжил говорить — тихо и угрожающе:
— Вы мне нравитесь, мистер Эдгар. Глядя на вас, я вспоминаю себя в вашем возрасте. Отправляйтесь домой, к вашей прелестной жене, и заведите детей. Будете рассказывать им сказки о своей чудесной бабочке. И неважно, что вы не нашли ее, — присочините что-нибудь. Не знаю, что именно вам тут померещилось, Эдгар, но на вашем месте я бы вел себя очень тихо по приезде в Англию. В конце концов, ваши друзья предпочли остаться здесь. Вам, наверное, не захочется, чтобы с ними что-нибудь случилось.
В дверях показался Антонио, и Сантос кивнул ему.
— Ну вот. Вам пора уезжать. Желаю всего самого лучшего, мистер Эдгар.
Антонио, с сумкой через плечо, шел следом за Томасом, когда они покидали лагерь и направлялись к реке. Дождь снова прекратился. Томас чувствовал, что на него смотрят остальные — Эрни, а рядом с ним Лили, приехавшая, очевидно, с Антонио; доктор держал ее за талию, затянутую в белоснежное платье, а она вертела зонтиком; здесь же стояли Джордж и Педро. Томас шел, потупив глаза, все еще не веря, что остался жив, что он даже не ранен, если не считать небольшой корки запекшейся крови в волосах. Антонио подхватил его под локоть, когда он запнулся. Перед ними мелькнул желто-черный раздвоенный хвост, и Томас, закричав, ринулся к нему, но оказалось, что это всего-навсего torquatas, женская накидка с желтыми и черными пятнами, — он опять ошибся. Сердце у него упало. Его бабочка. Его Papilio sophia. Он предал ее. Все напрасно, и так много людей погибло из-за него. Его молчание убило Клару, оно же погубило Джона. А теперь должно спасти жизни его товарищей.
Глава 13
Ричмонд, июнь 1904 года
Софи просыпается от пульсирующей боли в ступнях. Она отодвигает одеяло, чтобы рассмотреть их при слабом утреннем свете. Ночная рубашка и ноги испачканы грязью и золой, простыни — в черных пятнах и песке. На подошвах вздулись волдыри, кожа натянулась и покраснела — но все могло быть гораздо хуже, если учесть, что она пыталась босыми ногами тушить огонь. Она сворачивается калачиком и снова закрывает глаза, вспоминая темные очертания мужа в окне, его крик, разнесшийся эхом по двору. Вот и настал тот день — все изменилось. Когда она встанет, все будет уже по-другому, и ей пока непонятно, праздновать или бояться. Чем дольше она пробудет в постели, тем позже узнает об этом.
Первыми словами его, после первого крика, были: «Он убил ее». Потом они лежали на земле, плача в объятиях друг друга, после чего он отнес ее наверх и уложил в постель. Говорил ли он еще какие-то слова? Она смутно помнит, как он бормотал что-то, обращаясь к ней. В конце концов он спустился вниз, и она услышала, как он ворочает ящики и заносит их обратно в дом.
«Он убил ее». Кто этот «он»? «Она», о которой идет речь, была та самая женщина — жена мистера Сантоса. Но кто убил? И за что? За связь с Томасом? Вполне возможно. Может, это потрясло Томаса и он онемел? Если это так, он, наверное, терзается ужасным чувством вины — ведь это его действия привели к смерти женщины.
В дверь легонько постучали.
— Томас?
Она садится в постели.
— Всего лишь я, мэм, — произносит Мэри и входит в спальню, неся поднос с чаем.
Ставит его на прикроватную тумбочку. Лицо девушки светится от радости.
— Ни за что не догадаетесь… а может, догадаетесь. Но хозяин…
— Разговаривал с тобой.
— Да! Я так испугалась. Он подошел и попросил, чтобы я принесла вам чай в постель. Сказал, что вам нездоровится. — Она озабоченно смотрит на хозяйку. — Вы хорошо себя чувствуете?
Софи вздыхает.
— Да. Я тут по глупости сама себя наказала. Просто обожгла ноги.
Видно, что на Мэри это производит сильное впечатление, но она слишком вежлива, чтобы расспрашивать, как это случилось.
— Может, послать за доктором Диксоном?
— Нет… вообще-то, да. Мне бы еще хотелось, чтобы он осмотрел мистера Эдгара.
Мэри смотрит на нее искоса.
— Разве это не добрая весть? То, что он разговаривает?
— Да, Мэри. Это чудесно.
Она выдавливает слабую улыбку. Если бы она могла радоваться. Но им еще предстоит проделать долгий путь, прежде чем у них появится повод праздновать.
После ухода доктора Диксона Софи обнаруживает, что с повязками на ногах хоть и больно, но ходить можно, однако ей велено подождать хотя бы несколько дней, поэтому она возвращается в постель. Томаса доктор осматривает отдельно, в его собственной спальне, после чего входит в комнату к Софи в хорошем настроении.
— Вы должны быть очень довольны, миссис Эдгар. Раны вашего мужа прекрасно зажили, и мы с ним побеседовали. Ему, похоже, гораздо лучше, реакции у него положительные. Не могу сказать, что он был многословен, но на все мои вопросы я получил ответы.
— А во всем остальном как он вам показался?
— Прекрасно, прекрасно. Это чудесное начало. Кажется, нервозность у него еще сохраняется, и я бы пока не стал говорить, что он совершенно здоров, но сомнений нет — он выздоравливает, и, уверен, вы должны за это сказать спасибо себе самой. Вы хорошо ухаживали за ним — это очевидно.
Софи кивает, но не озвучивает свои мысли: это приступ ее безумной ярости привел его в чувство, а не доброта.
Теперь она лежит в постели и ждет, чтобы Томас пришел к ней. Мэри поменяла простыни, и свежее белье холодит кожу. Сегодня сыро и тепло, и сквозь открытое окно доносится пение скворца. Мимо дома, сигналя, проезжает автомобиль, потом слышится цоканье лошадиных копыт по брусчатке.
