— Вы — хорошая девочка, — говорит Шильф.
Мимолетная слабость быстро прошла. Рита распахивает водительскую дверцу, решительно становится обеими ногами на землю и, подбоченясь, дожидается, пока комиссар выберется из машины.
— Дела обстоят так, — сообщает она. — Пока вы здесь, мы будем делить с вами один кабинет. Мой кабинет.
Захлопнув дверцу, она придержала рукой комиссара, уже направившегося было в здание. Обратив на нее взгляд с высоты своего роста, он ощущает у себя на губах вкус отеческой улыбки.
— И еще две вещи, — говорит она. — Во-первых, чтобы без всяких там штучек!
— Между прочим, у меня как раз появилась новая подруга, — говорит комиссар.
— Вы уверены, что это не социальная работница, которая регулярно посещает вас на дому?
— Совсем не уверен, — говорит Шильф. — Я пойду наверх за делом профессора физики, а затем нанесу визит фигуранту моего нового расследования. А вы тем временем можете присмотреть за моей сумкой.
— А во-вторых, — громко кричит ему вслед Рита, — в моем кабинете не курят!
Даже со спины заметно, что комиссар смеется.
Глава пятая, в которой комиссар распутал дело, но на этом история еще не кончается
1
В субботу в десять утра Фрейбург только начинает просыпаться. На узких улицах еще лежит тень. Столики и стулья расположенных вокруг собора уличных кафе стоят, сгрудившись вместе, словно с наступлением выходных они оробели в ожидании предстоящего наплыва посетителей. Подавальщицы расхаживают среди них как пастушки, разгоняя свое стадо по местам, поглаживая столики по спине и расставляя пепельницы.
Комиссару Фрейбург всегда не очень нравился. Люди тут, на его взгляд, какие-то уж слишком счастливые, и повод для счастья у них, как правило, слишком банален. Здесь все время попахивает отпускным настроением, особенно в солнечную погоду. Студенты, водрузив задницу на седло, катят кто куда на раскрашенных вручную велосипедах. Домохозяйки, нарядившись в батики, отправляются по знакомым бутикам. Перед ближним «Реформхаузом»
[20]
уже скопилась целая толпа детских колясок. Ни о ком здесь не скажешь, что у него есть потребность задуматься над смыслом жизни. Только на одной физиономии комиссар обнаружил скептическую мину, да и та принадлежит сине-желтому попугаю-аре, выставленному в большой клетке на улицу перед входом в магазин фототоваров. Птица встретила комиссара таким пронзительным взглядом, что тот сел в плетеное кресло, устроившись поблизости от нее.
— Меня зовут Агфа, — объявил попугай.
— Шильф, — представился в ответ комиссар.
— Внимание! — говорит попугай.
Комиссар гонит прочь школьницу с крашенными в зеленый цвет волосами, которая подошла к нему клянчить один евро, между тем как одета она в фирменные джинсы, а на поводке за ней идет далматин. Когда Шильф принялся ей объяснять, что нельзя одновременно пользоваться практическими преимуществами материального благосостояния и моральными выгодами бедности, она послала его куда подальше. Шильф поморщился. В таких гадких городах, как Штутгарт, люди хотя бы откровенно показывают, что в жизненной лотерее им достался выигрышный билет.
— Мы еще не открылись, но вы можете посидеть, — говорит ему подавальщица, раскладывающая на столы карточки с меню.
В знак благодарности Шильф покорно машет ей рукой. Подавальщица ненамного старше подходившей только что школьницы, на голове у нее платок, разрисованный черепами, на ногах — пляжные шлепанцы, а ее мини-юбчонка так коротка, что когда она наклоняется, из-под нее сверкают розовые трусики. Шильф выкладывает на стол и расправляет свернутую в трубочку пачку бумаг. В служебном кабинете Рита с треском хлопнула перед ним на край письменного стола дело физика; она заранее позаботилась поставить с этой стороны пластиковый стул, обозначив тем самым предназначенное для него рабочее место. Шильф передал документы первому попавшемуся вахтмейстеру, чтобы тот снял с них копии, так что сейчас в его распоряжении был экземпляр, не требующий бережного отношения.
Несмотря на многолетний стаж профессиональной работы, Шильф не научился бесстрастно подходить к бумажкам, в которые воплотились человеческие судьбы. Открыть такую папку — значит вступить на перекресток, где его жизнь пересекается с жизнью какого-то незнакомца. Узлы, которые завяжутся между ними при первом же чтении, потом никогда не распутаются и останутся навсегда.
Шильф ни секунды не сомневался, кто из фрейбургских физиков имеет отношение к делу о похищении. Бегло просматривая запротоколированные Зандштремом показания, он мысленно видит перед собой фото смеющегося Себастьяна.
Машина не просто пропала. Она превратилась в ничто: ничто совершенно особого качества — в страшное последствие того, что, казалось бы, вообще никогда не могло случиться. Известно ли вам, господин Зандштрем, как много есть на свете такого, что, по нашему разумению, никогда не произойдет? В невозможности чего мы так же твердо убеждены, как в нашем представлении о том, что Земля вращается вокруг Солнца? К таким вещам относится и наша собственная смерть. И исчезновение такого мальчика, как Лиам, тоже принадлежит к числу этих вещей. Когда происходит такое, весь мир идет вразнос. (Примечание рукой Зандштрема: «Свидетель переходит на крик: „Вы, господин Зандштрем, должны это исправить! Это ваша работа! Понимаете?“»)
Шильф уверен, что Зандштрем не понял свидетеля. Зато он понимает. Только представить себе, что эти беспомощные вопли родились в той же голове, в которой формулировались бесстрастные фразы научной статьи, — горло сжимается от жалости. Профессор физики привык подчинять себе мир силой своего разума. И вот как он заговорил, после того как три дня прождал известий о сыне!
Подавальщица разложила меню. Теперь пришел черед расставлять свечи, закрытые от ветра стеклянными стаканчиками. Сейчас, средь бела дня, они кажутся символами бесполезности. К магазину фототоваров подошел покупатель и постучал пальцем по клетке, в которой сидит попугай.
— Улыбку, пожалуйста, — произносит попугай.
Остальные бумаги в папке Шильф лишь бегло просматривает. Почерк Зандштрема ясно свидетельствует о том, как он устал. Краткая справка полицейского психолога содержит заключение, что Себастьян не страдает шизофренией. Группа, осматривавшая место происшествия, отмечает, что на следующий день после похищения машина была тщательно вычищена.
— Что желаете заказать?
Шильф опускает на стол бумаги.
— Материальчик для диалектиков, — бормочет он себе под нос.
— Как вы сказали? Вы — диабетик?
У подавальщицы выщипанные брови и раскосые глаза чистого зеленого цвета. Вероятно, она носит контактные линзы, которые должны придавать глазам ясный, всезнающий кошачий взгляд. Шильф невольно мысленно соглашается, что желаемый эффект налицо.
