Между ними и Ителом лежало открытое и на первый взгляд
безопасное пространство – без деревьев, кустарника и скал, лишь кое-где
виднелись одинокие рыжие валуны с шапками мха. И это пространство в отдельных
местах почти неуловимо для глаза колыхалось – как подчас парит нагретый асфальт
в полдень. Сварог присмотрелся и спустя минуту смог различить в этом
колеблющемся, текущем куда-то влево мареве отдельные детали.
По берегу неспешно катились совершенно прозрачные мячи
размером чуть больше футбольного; мягко касались земли, сплющивались в блин, вяло
подпрыгивали, возвращая первоначальную форму, вновь падали, вновь подпрыгивали…
Сотни, тысячи шаров, целое воинство прозрачных форм абсолютно беззвучно,
медленно и целеустремленно продвигалось вдоль берега. Взгляд проникал сквозь
них беспрепятственно, заметить мячи можно было только по тому, как искажаются
очертания находящихся позади них предметов; не было у мячей ни глаз, ни ртов,
ни конечностей… Однако такой жутью, такой всесокрушающей мощью, такой
нечеловечностью веяло от этого бесшумного, невидимого демарша, что Сварог не
сделал бы и шагу вперед, даже если б возле самой воды его ждал готовый к отлету
ял с имперской эмблемой на борту.
«Наша Таня громко плачет – не пускает к речке мячик. Тише,
Танечка, не плачь, не то съест тебя тот мяч», – тут же сочинил Сварог и
крепко отругал себя за графоманство. Это даже не гарнизонный боевой листок. Это
гораздо хуже.
Он покосился на щенка, который парил в двух уардах над
землей. Щенок настороженно смотрел на стадо шаров и тихонечко рычал. Видать,
армия футбольных мячей не нравилась и ему. Тогда Сварог вздохнул и сказал
вслух:
– Переждем. Столько прошли, что перед последним шагом
можно и отдохнуть, перекурить.
Он сел прямо на землю, скрестил ноги и закурил. Пальцы опять
дрожали. В этих местах неврастеником станешь и не заметишь…
Мячи не обращали на человека с собакой ровным счетом
никакого внимания – должно быть, у них был свой путь в этой жизни, с путем
Сварога не пересекающийся. И то хорошо.
Спустя двадцать минут чудовищное шествие прекратилось.
Несколько отставших и оказавшихся в арьергарде упругих шаров, точно наполненных
ртутью, торопливо упрыгали за основным отрядом… и все прекратилось.
На всякий пожарный Сварог выждал еще минут пяток, но ничего
подозрительного больше не происходило. Тогда он встал и отряхнулся. Сказал
щенку:
– Ну, брат, кажется, дорога свободна. Надеюсь.
И зашагал к реке, каждой порой тела ожидая подвоха от
солнечного полудня.
Однако ничего не случилось.
Увы, у него не было ни лодки, ни корабля, и не из чего
смастерить плот. Возможно, и существовали заклятия на сей счет, но они
покоились где-то в архивах – ну зачем лару бревна или лодки?
Сварог стоял на каменистом берегу, у его ног тихо
поплескивали невысокие зеленоватые волны, а на противоположном берегу, далеком,
подернутом дымкой, виднелись те же скалы. Висела первозданная тишина,
предстояли долгие дни пути, а у дней были ночи – время нечисти.
– Если мы отсюда выберемся, малыш, мы будем
героями, – сказал Сварог.
Он безрадостно смотрел на широкую, спокойную реку – и
вздрогнул, протер глаза.
Нет, никаких сомнений – по течению плыл трехмачтовый
корабль. На мачтах поднято только по одному парусу, самому верхнему, –
Сварог не знал, как они называются, – и парус на бушприте, под которым
красовалась золоченая конская голова. Корабль был большой, океанский, с двойным
рядом распахнутых пушечных портов.
Глава 2
Честь имею представиться
Над водой вдруг пронесся тягучий, раскатистый грохот – и
далеко за кормой корабля взмыл белопенный столб. Почти сразу же грохот
повторился, и снова, и снова, поднятые взрывами водяные конусы, казалось,
протянулись по ниточке, словно шеренга солдат на смотру. От неожиданности
Сварог выпустил тесьму, легкий ветерок понес щенка над рекой. Сварог,
опомнившись, забежал в воду по колени, поймал конец, сгоряча выкрикнул
заклинание. Вмиг отяжелевший щенок рухнул ему на грудь, сшиб в воду и негодующе
завопил. Промокший насквозь Сварог выволок его на берег, пробормотал:
– Полежи пока…
И заорал так, что его, должно быть, слышали на том берегу,
побежал следом, вопя, как сто Робинзонов, размахивая руками. Благонамеренных
людей, законопослушных бюргеров никак не могло занести в Хелльстад, но выбирать
не приходилось. Пираты, авантюристы, контрабандисты, жаждущие подвигов и
приключений, бесшабашные оборванные рыцари Вольных Маноров – все лучше, чем
здешние чудовища.
Потом опомнился. Да, он никогда не видел тех, кто ходит по
земле, а не обитает на летающих островах, не разговаривал с ними… Один раз
только подслушал беседу крестьян, но это было, так сказать, в порядке
ознакомления с подслушивающей аппаратурой ларов. Однако и там, и там живут
люди. Стало быть, и флибустьеры, и добропорядочные граждане наверняка
задумаются, повстречав в Хелльстаде человека в форме советских ВДВ, о которых
на Таларе слыхом не слыхивали. Задумаются и насторожатся. Насторожатся и…
Не рискнув продолжать логическую цепочку, Сварог забежал за
прибрежный валун, сорвал с себя форму (едва рукав не порвал, зацепившись
перстнем), скинул ботинки (носки действительно пованивали, но сейчас было не до
приличий) и сжег камуфляжную в пепел (на всякий пожарный).
Комбинацию творящих графский наряд заклинаний он знал
назубок, да и свой костюм помнил прекрасно, поэтому получилось с первого раза.
Он споро облачился в бриджи, рубаху и кафтан, натянул сапоги, переложил шаур в
карман и выскочил на открытое место. Вторая часть Мерлезонского балета
превратилась в костюмированный бал.
Он заорал еще громче, но уже от радости – его явно заметили.
На фоне путаницы снастей промелькнули быстро карабкавшиеся снизу вверх фигурки,
захлопотали, свертывая паруса, до берега донесся грохот якорной цепи. Вскоре от
борта отвалила большая шлюпка и взяла курс прямо на Сварога.
Сварог ждал, весь подобравшись. Щенок, оставшийся у воды
уардах в ста от него, вопил, как резаный. Шлюпка остановилась недалеко от
берега, хрустнула днищем по песку мелководья, тот, что сидел на носу, небрежно
и умело навел на Сварога арбалет. Стрела была с серебряным наконечником –
вполне понятная и уместная здесь предосторожность.
Судя по физиономиям, самой разнообразной одежде вместо
морской формы и богатому ассортименту навешанного на каждого оружия, народ был
видавший виды и напрочь лишенный сентиментальности. Тот, что с арбалетом,
выглядел чуточку интеллигентнее, но и он не казался чужим в компании – этакий
бакалавр неизвестных наук, в силу сложности жизни и непредсказуемости ее
течения давно и бесповоротно прибившийся к пиратской вольнице. Залысины
открывают высокий лоб, на плечи падают пряди седеющих темных волос. Этот
человек и нарушил напряженную тишину:
– Ну, и что вы нам интересного скажете?
