– О пророчествах мы хорошо поговорили в день первой
встречи, – сказал Борн. – За последние столетия их нагромоздили
столько, что некуда складывать. Сейчас, когда пророкам уже не грозит костер и
другие серьезные неприятности, прорицателей, как легко догадаться, развелось
видимо-невидимо… Старые мастера внушают больше доверия, но, во-первых, они
грешат невероятно туманным стилем изложения, а во-вторых, немногое уцелело.
Существовал некогда Кодекс Таверо, написанный в незапамятные времена. Он
считался наиболее достойным внимания и выгодно отличался ясностью формулировок.
Но от него остались лишь разрозненные обрывки, перемешанные с позднейшими
подделками. Капитан Зо по праву гордится своим экземпляром – у него двадцать
три пророчества из семидесяти семи, а это считается самым полным сводом из
сохранившихся. О будущем короле Глана, рыцаре с хелльстадским псом, написано
именно там. Говорят, до наших дней сохранились лишь четыре полных Кодекса –
один затерялся где-то на островах, другой якобы хранится в Храме Ашореми, третий
– у гномов, четвертый – у короля Стахора в Горроте. Даже если это правда,
островов в океане превеликое множество, гномы, по слухам, давно вымерли и
дороги в их подземелья уже не найти, а в Храм Ашореми и библиотеку короля
Стахора может сунуться лишь полоумный.
Вдоль берегов реки уже появлялись редкие признаки здешней
цивилизации. Корабль проплывал мимо небольших деревушек; заброшенные огороды,
обнесенные покосившимися заборами, спускались к самой воде, кое-где над
домиками струился дымок, тявкали собаки (Акбар всякий раз удивленно навострял
уши). В просветах между деревьями иногда проглядывали крошечные, кое-как
возделанные поля. Встречались и водяные мельницы – огромные древние деревянные
колеса возле приземистых строений красного кирпича лениво перемалывали воду.
Короче говоря, Хелльстад остался позади.
Впрочем, отметил Сварог, на этих краях, как ни крути, лежит
отпечаток заброшенности. Словно люди давно покинули насиженные места – остались
только самые упрямые, но и их постепенно вытесняют. Кто? Неизвестно. Он видел
такие деревни в средней полосе России: пять-шесть старух на некогда богатые
поселения – и все. Где люди-то, бабуль? Нету никого, сынок, одни мы остались…
– Между прочим, у меня в подземелье висит череп одного
из горротских королей, – сказал Сварог невпопад и тут же устыдился столь
детской похвальбы.
– Между прочим, даже граф Гэйр и герцог Орк обходили
Горрот стороной, – сказал Борн. – Доспехи предков нам не всегда
приходятся по плечу.
– Вы знаете Орка? – Нет, положительно, тесен мир!
Куда ни плюнь, всюду в знакомого попадешь. Впрочем, насколько он помнил
развеселый герцог Орк, он же лорд Ноут, он же первый авантюрист Талара,
известен повсеместно – что в небесах, что на грешной земле.
– Бог ты мой, его знают везде, – с ухмылкой
подтвердил мысли Сварога Борн. – Он ухитряется, не нарушая традиций
невмешательства в земные дела, развлекаться на земле так, что в одних местах о
нем складывают баллады, а в других – пугают им детей. И то и другое – не без
оснований… – Штурман вдруг стал чрезвычайно серьезным. Кустистые брови
сползлись к переносице. Он даже голос понизил. – Бойтесь его. И держитесь
подальше.
– Почему? – Сварог искренне недоумевал. Искатель
приключений на собственную задницу – да; бесшабашный весельчак, вообще не
задумывающийся о завтрашнем дне, – разумеется; азартный игрок, который с
безмятежной улыбкой может как спустить, так и заработать целое
состояние, – несомненно; пройдоха, запросто переступающий через друзей,
если они окажутся на его пути, – вероятно…
Но бояться Орка – это увольте.
– Потому что есть люди, настолько далеко стоящие и от
зла, и от добра, что совершенно невозможно предсказать, куда их приведет
судьба. – Теперь в голосе Борна появились нотки какой-то бессильной
жалости, обиды на судьбу, что ли, будто умер добрый приятель, а он опоздал на
похороны. – И от таких лучше держаться подальше, ибо отстраненность и от
добра, и от зла порой похуже верного служения злу…
Он надолго замолчал. «…А пуще всего бойся тех, кто не
предается всецело добру или злу», – вспомнил Сварог пророчество старухи
Грельфи – колдуньи, живущей среди ларов, – и помотал головой: что бы там
ни говорил Борн, Орк ему явно нравился. Поэтому Сварог сменил тему:
– А вы не можете мне сказать, куда мы плывем?
– Нет, – решительно ответил Борн, судя по всему,
тоже довольный переменой разговора. – И дело отнюдь не в недоверии к вам.
Когда мы будем на месте, уже никто из тех, кто хотели бы нам помешать, ничего
не смогут изменить. Судя по тому, что за нас пока что не брались всерьез, о
нашей миссии имеют лишь самое смутное впечатление. А любое сказанное сейчас
слово может стать известным…
– Вы опасаетесь ларов? – напрямик спросил Сварог.
Борн взглянул так, что Сварог в очередной раз почувствовал
себя несмышленым ребенком. Потом штурман сказал, старательно взвешивая каждое
слово:
– Это очень разные вещи – бояться всего на свете и
стараться предугадать все возможные опасности…
Сварог промолчал – сработал армейский рефлекс. В предстоящем
походе ему отводилась роль новобранца с лысыми погонами, а новобранцы не имеют
права соваться с расспросами и к старшине, не говоря уж о командире части.
Капитан Зо очень мил и любезен в роли гостеприимного хозяина, но Сварог нутром
чувствовал, что в походе это будет командир, способный согнать семь потов и вымотать
все жилы. И команда у него наверняка подобралась соответствующая, отборная,
вышколенная. Вспомнить хотя бы эпизод с Ордином…
Глава 3
Дела приятные и дела полезные
Блай растолкал Сварога, когда еще не рассвело:
– Вставайте, милорд. Подходим.
Сварог оделся и выполз на палубу, для порядка бормоча под
нос: «Что ж вам не спится, ироды…» Поплотнее запахнул полы выданного с вечера
кафтана – предутренняя сырость пробирала до костей, – зевнул и поежился.
Включил «кошачий глаз», поглазел вокруг. В черном небе перемигивались звезды.
Юпитера не было, равно как и вокруг не было ничего интересного: река в пелене
тумана, обыкновенного, никакой магии, холмистые берега по обеим сторонам – без
огоньков, без признаков жизни. Впереди, на правом берегу, примерно в лиге от
корабля, угадывались приземистые прямоугольные сооружения, тоже погруженные во
мрак, лишь у самой воды сиротливо горел ровный неяркий огонь – маячок,
отмечающий местоположение причала.
Матросы, переговариваясь вполголоса, принялись убирать
паруса, Блай отдавал негромкие приказы. Заскрипел руль, уводя «Божьего
любимчика» со стрежня. Корабль ощутимо замедлял ход. На верхней палубе оказался
капитан в сопровождении Борна, оба о чем-то беседовали. Сварог собрался было
подойти, но передумал. Он просто стоял у фальшборта и глядел на реку.
Причаливали на рассвете, когда над рекой еще стоял туман,
звезды пропали с неба, предметы не обрели еще четкости очертаний, одна сторона
горизонта была уже украшена тоненькой ало-золотой полосочкой, а противоположная
– укутана мраком.
