И ничего. Никто на них не наступал, кроша лапами обломки
камней, – лишь по склону долины уверенно двигалась тень чудовища. Одна,
без хозяина.
– Огонь, огонь, сучьи дети!!!
Кони бились и кричали, как кричать умеют только они – совсем
как ревущие навзрыд дети. Морды их были в пене, глаза вылезали из орбит, они
оступались, едва не падали, и трое матросов с превеликим трудом сдерживали
насмерть перепуганных животных.
Значит, это нечисть. И против нее топор Дорана бессилен.
Остается только шаур…
Рядом со Сварогом что-то коротко вжикнуло – то разрядил
арбалет Борн. Стрела с серебряным наконечником пролетела в уарде от головы
чудовища. Штурман выругался и принялся спешно перезаряжать оружие.
Самое удивительное, что чудище на неуклюжих трехпалых лапах
по грудам наваленных камней двигалось как по асфальту – ровно, быстро
приближаясь к отряду. И это было самое жуткое.
Вперед выступил Блай. Поднял руку и резко опустил. В воздухе
мелькнула серебристая искорка. Мелькнула – и погасла, коснувшись груди твари. И
вдруг в том месте на теле, куда угодила звездочка из боцманского мешочка, очень
похожая на те, которыми был заряжен шаур, вспыхнул тоненький форс очень яркого
фиолетового пламени, бьющий из недр нечисти. Тварь покачнулась. Тварь издала
оглушительный вой, от которого задрожали склоны долины. А Блай уже замахивался
второй звездочкой.
Слева от Сварога опять вжикнуло – на этот раз Борн не
промахнулся, и из тела нечисти ударил второй огненный язык. Однако чудовища это
не остановило.
Крылья бестии яростно затрепыхались, заколотили по бокам,
она подняла хобот – и в воздух неожиданно поднялся небольшой смерч, состоящий
из десятков булыжников. Закрутился на месте, рванулся в сторону людей. До него
оставалось сорок уардов, тридцать, двадцать… Долина наполнилась ревом и
грохотом камнепада. Блай бросился обратно, к друзьям.
Сварог наконец выудил шаур и, не прицеливаясь, до боли сжав
зубы, дал очередь. Серебряные звездочки веером метнулись к чудовищу, некоторые
пропали втуне, завязнув в надвигающемся смерче, но большая часть все же
достигла цели – на животе твари вспыхнула целая россыпь ярких огней.
Тварь покачнулась, огласив окрестности хриплым клекотом;
вместе с ней споткнулся и смерч, смялся внутрь себя, осыпался бесполезной
грудой скальных обломков.
Блай и Борн стреляли без остановки, Сварог от них не
отставал – серебро делало свое дело: вскоре чудище превратилось в ходячий
факел. Фиолетовое пламя било из десятков, сотен ран на его теле, радужные глаза
потухли, стали мутными, серыми, но оно продолжало упрямо идти вперед. Живучая,
зар-раза… Но хоть каменных торнадо больше не последовало – видимо, не до того
было зверюге.
Сварог не отпускал кнопку шаура, палец уже онемел, он
поливал бестию серебром, как из шланга, плавно водя шаур справа налево, слева
направо. Борн выпускал стрелу за стрелой – и когда только успевал самострел
перезарядить? Боцман Блай израсходовал весь свой запас метательных звездочек и
в азарте принялся швыряться в бестию камнями.
Справа дробно грянула пулеметная очередь – в бой вступил
капитан Зо. Пули с визгом рикошетили от каменных склонов, насквозь прошивали
чудовище.
– Патроны береги, капитан! – крикнул Борн. –
Это ж нечисть! Серебром справимся!
Очередь оборвалась.
И действительно – справились.
На очередном шаге объятая пламенем бестия пошатнулась,
забила крыльями, пытаясь удержать равновесие, не удержала и с шумом завалились
набок. Некоторое время лапы еще беспорядочно сучили в воздухе, метался хобот,
но спустя несколько мгновений она затихла. И в ту же секунду погас огонь,
оставив на камнях лишь кучу дымящегося пепла.
Стрельбу прекратили не сразу – лишь когда убедились, что тварь
действительно подохла. Переглянулись.
Тишина обрушилась на них как лавина, ватными тампонами
заткнула уши.
– Ф-фу, – выдохнул Блай и утер пот со лба,
размазывая грязь. Голос его прозвучал чертовски громко после недавней
канонады. – Ну и дела… Все звездочки ухайдокал на эту птичку. А как она
камнями швыряется, а?..
Борн витиевато выругался и мрачно добавил:
– И у меня стрелы на исходе. А ведь еще биться…
– Кто это был? – спросил Сварог и закашлялся – в
горле было сухо, как с великого бодуна, даже курить не хотелось.
Капитан пожал плечами и принялся старательно запаковывать
еще дымящийся пулемет.
– Кто ж ее разберет. Много чего, оказывается, осталось
в Ямурлаке с прошлых времен…
Он один оставался невозмутимым.
Вдалеке всхрапывали и позванивали сбруей кони – испуг
оставлял их не сразу.
– Возвращаемся, – сказал Зо. – Ну ее к бесам,
эту дорогу. Обойдем стороной. Вдруг за поворотом ее дружок прячется.
– Думаете, на нас ловушка? – спросил Блай.
Капитан секунду подумал, потом покачал головой.
– Сомневаюсь. Косточки-то здесь давно лежат… Ну все.
Пошумели, побаловались, размялись – и хватит. По коням. Нам уже недалеко.
Ночевали в какой-то заброшенной избушке, относительно целой
– только окна выбиты в незапамятные времена да часть черепичной крыши рухнула
внутрь.
Поначалу Сварог долго ворочался, сна не было ни в одном
глазу.
Вокруг раздавались переливчатый храп и сонное покрехтывание
угомонившихся матросов, а он все лежал, глядел в потолок и уснуть не мог. Мозг
переполняли картины всех сегодняшних катавасий. Так оттикал в бесконечность
час.
Ну не овец же считать, в самом-то деле! Надо подумать о
чем-нибудь отвлеченном, глядишь и сморит. И о чем вы желаете подумать, господин
граф? Об императрице помечтать? Или о Меони? Или повспоминать оставленную
Землю? Не хотите почему-то…
А вот, кстати, господин граф, почему это на Таларе все друг
друга называют на «вы»? «Барон, вы не правы», «Граф, вы свинья», «Вы, маркиз, и
вы, маркиза, – а не пошли бы вы оба на…»
Вежливый мир, вежливые люди. Даже на хер – и то на «вы»
посылают. Хотя явно удобнее на «ты». Неужели не догадываются?
Вот и встает вопрос: откуда они этого понабрались – столь
подчеркнутой обходительности в обращении? Ведь если разобраться, мы,
неунывающие таларцы, живем задолго до Римской империи. В глубоком-глубоком
прошлом…
Сварога всегда удивляло, почему некоторые факты и сведения,
не самые важные, нужные или сенсационные, крепко-накрепко прилипали к клейкой
стороне его памяти. Причем после единственного с ними ознакомления. Тогда как
другие, гораздо более полезные для жизни, усвоенные неоднократным повторением,
куда-то без вести пропадали или так глубоко ложились на дно, что поднимать их
замучаешься. И получалось, что разбуди его посреди ночи и спроси, каков размах
крыльев альбатроса, он без заминки выдаст – до четырех с половиной метров. Хотя
эту ерунду слышал всего лишь раз в телепрограмме «В мире животных». А вот когда
состоялся переход Суворова через Альпы, каковой вопрос он старательно заучивал
по курсу военной истории, – если и вспомнит, то после продолжительного
раздумья.
