Ах, это всех касается…
Как ты живешь с красавицей
В высоком терему,
Похожем на тюрьму!
А следом, держа шеренги, держа четкий строй, слаженно, в
ногу, шагали белые костяки, скелеты, иные в кольчугах и разномастных кирасах,
иные в продранных кафтанах, кто с мечом у пояса, кто с алебардой на плече, кто
безо всего, и без доспехов, и без одежды, и без оружия, они печатали шаг,
словно кто-то невидимый проворно управлялся с массой невидимых же ниточек,
двигались безмолвно, только временами слышался костяной бряк или короткое
лязганье оружия, задевшего соседские доспехи. Конец колонны скрывался за
поворотом, но все равно Сварог видел, что их там чертовски много…
Он замер, не в силах, кажется, вдохнуть. Впервые в жизни
казалось, что волосы на голове зашевелились, – а может, и не казалось…
Прямо напротив него гремел на весь лес задорный голос:
Ах, и мне б, смеясь и плача,
От души, душою всей,
Песни петь – и пунш горячий
Разливать в кругу друзей!
Насчет Головы Сержанта древняя книга нисколечко не соврала…
Пение вдруг оборвалось. Едва слышно царапнули хвою паучьи
ноги – это голова повернулась вправо-влево, потом опять вправо, таращась прямехонько
на то место, где притаился Сварог. Скелеты, словно получив неслышную команду,
замерли на месте в идеальном строю. Томительно долгий и жуткий миг. Время
остановилось.
Потом голова наморщила брови, лицо исказилось быстро
сменявшими друг друга гримасами – казалось, соответствовавшими жестам обычного
человека, когда он встряхнет головой, чтобы избавиться от наваждения, бросит:
«Тьфу, почудилось…» Но тут не было ни туловища, ни шеи, так что голова-паук,
погримасничав, еще раз повернувшись на лапах вправо-влево, двинулась с места,
заскользила дальше, восвояси, с прежним задором горланя:
И красавицу хмельную
Под покровом темноты
Уносить любой ценою
В край загадочной мечты!
Скелеты, печатая шаг, шеренгами потянулись следом, конца им
не было, четверка за четверкой, побрякивая и постукивая, с деревянной тупостью
манекенов переставляя ноги и взмахивая руками, маршировала мимо Сварога – а у
него рубашка прилипла к спине и ноги подгибались сами по себе. Все же он, не
потерявши головы окончательно, смотрел во все глаза и подметил интересную
особенность: в голове колонны шагали самые ободранные, если можно так
выразиться: одежда в лохмотьях или вовсе отсутствует, оружия у многих нет. Зато
чем больше проходило шеренг, тем новее представала одежда, самые последние маршировали
уже полностью обмундированные, при сапогах, шляпах и шитых перевязях мечей.
Означает ли это, что он видел пленников, жертв, и те, что попались позже, еще
не успели истрепать одежонку?
Песня давно уже умолкла вдали, затих стук и лязг, а он все
еще не мог заставить себя выйти на дорогу – и выбрался из-под склонившихся к
земле колючих еловых лап, лишь убедившись, что пакостная слабость в ногах
прошла. Распахнул куртку, чтобы остудить разгоряченное тело, но рубашка еще
долго липла к груди и спине. Если оказался правдивым рассказ о Голове Сержанта
– на дороге может попасться и Лотан или Бабка-хихикалка… А от них, согласно тем
же источникам, под елочкой не спрячешься… Одно хорошо: по легендам, Лотан
«семью семь уардов длиною» – и вряд ли станет заползать в лес, а и заползет,
наделает столько шуму и треску, валя вековые деревья, что издали будет слышно,
успеешь удрать.
…Он не сразу заметил, что лес вокруг изменился самым
кардинальным образом. Стал другим. Не до того было – смотрел во все глаза, не
появится ли меж стволами что-нибудь живое, а на сами стволы внимания не
обращал…
Лес стал другим. Кора на стволах раза в три потолще еловой
или сосновой, бугристая, образовавшая то ли странную чешую, в которой
угадывалась определенная гармония, то ли скопище странных барельефов, похожих
на черепаший панцирь. Сплошной сетью бугрились толстые корни, почти скрывшие
дорогу, так что Сварог то и дело спотыкался, ежеминутно ожидая, что оторвутся
подошвы; по поводу своих магических способностей он особых иллюзий не строил:
запросто могло получиться, что с виду прочная обувка десантника на деле
окажется хлипкой, как ботиночки фабрики «Красный треугольник».
Ветви непонятных деревьев были покрыты пучками длинных, чуть
ли не в локоть, игл. Сварог не удержался, потрогал – оказалось, не иглы, а
узенькие жесткие листья, под нажимом пальцев издававшие сухой шорох, тоненькое
позвякивание, словно были сделаны из какого-то минерала. В свое время в одной
далекой стране он видел деревце-бонсай, выращенное из каких-то
кристаллов, – на ощупь было чертовски похоже. В отличие от ельника, здесь
даже шум легкого ветерка в кронах был другой – сверху доносилось то же
немелодичное позвякиванье-шуршанье. Но странный лес не проявлял поползновений
его обидеть, так что Сварог немного успокоился душой. Шагал, высматривая
дорогу, порой исчезавшую под скопищем толстых корявых корней, уже не менее
получаса двигаясь среди незнакомых деревьев, а конца-краю им все не было. Он
старательно отгонял подозрения, что мог сбиться с пути, что окружающее может меняться,
став совсем другим, не тем, что он видел со скалы. А подозрения такие были…
Справа раздался то ли хохоток, то ли ворчанье. Мгновенно
развернувшись в ту сторону, Сварог выхватил меч. Булькающие звуки повторились,
еще больше напоминая глумливое хмыканье. Он смотрел во все глаза. Левой рукой
нашарил в кармане шаур – и тут же отметил шевеление на поляне, среди редкого
невысокого кустарника, тоже совершенно незнакомого, немного напоминавшего
кривой камыш – только продолговатые шишки покрыты вертикальными густыми веерами
листьев-игл.
Показалось сначала, что к нему ползет с полдюжины
осьминогов. Присмотревшись, он понял, что имеет дело скорее с растениями, хоть
и диковинными: то, что поначалу принял за щупальца, оказалось корнями,
двигавшимися с ритмичностью механизма, а над ними, на короткой толстой ножке,
бугрилась полукруглая шишка, сверкавшая двумя глазами-полумесяцами. Это были
именно глаза, сиявшие волчьей желтизной. Поднимая шаур, Сварог подумал: где
глаза, там и пасть…
Парочка странных созданий заходила слева, явно пытаясь
отрезать его от дороги, а остальные целеустремленно перли гурьбой, и их
проворство Сварогу очень не нравилось. Он прицелился и выстрелил.
Без толку. Явственно слышал деревянный звук удара, но
серебряная звездочка наполовину торчала из ближайшей шишки, возле зло
сверкавшего глаза. Тварь, ничуть не смутившись такой встречей, приближалась к
нему – значит, к нечисти не относится. А твердостью немногим уступает камню…
Говоря по секрету, он с превеликой охотой уклонился бы от
боя, ограничься эти создания парочкой угрожающих выпадов, как бывает у диких
зверей, прогоняющих вторгшегося на их территорию чужака. Но они недвусмысленно
пытались окружить, а шаур их не брал…
Переднее вдруг подобрало лапы, приподнялось на них… Что,
прыгать будет? Сварог машинально заслонился мечом по всем правилам. И вовремя –
тварь прыгнула, целя ему в грудь чем-то вроде трезубца, враз выросшего на
макушке, словно лезвие выкидного ножа. Клинок встретил ее в полете – и отбил,
как теннисный мяч. Ощущение было, будто он отразил мечом летящее полено. И все
же рану нанес: на месте удара слабым, гнилушечьим мерцанием засветился разрез,
тварь издала короткий вопль – и тут же на Сварога кинулись все, мешая друг
другу, с сухим стуком перепутываясь ногами, он увидел совсем близко злые желтые
глаза, призрачно мерцающие трезубцы, почувствовал боль в ноге и боку, отчаянно
завертел клинком, отмахиваясь, прыгая в стороны, сообразив, что проще отсекать
им лапы-корни.
