– Как скажете, государыня, – поклонился киевлянин, почему-то поглядывая на меня.
– Так мы пойдем в залу совета, моя госпожа? – напомнил Князь Кракова.
– Обязательно, сэр Лешко! – Она вдруг крутанулась на одном месте так, что разметавшиеся волосы коснулись моего подбородка. – Как скучно у вас в Польском королевстве! – И добавила капризным тоном:—Я хочу на охоту. Хочу свежей крови.
Я не уставал удивляться сменам ее настроения, сменам самой натуры. Будто бы здесь, перед нами, одновременно находится, то высказывая мудрые мысли, то требуя исполнять ее прихоти, не одна, а сразу несколько Агнесс.
– Неужто моя госпожа испытывает недостаток в свежей крови? – слегка опешил Князь Лешко. – Если моя госпожа пожелает, то сию минуту к ней приведут здоровых, пригодных в пищу рабов.
– Нет, сэр Лешко, – Агнесса надула губки. – Я хочу на охоту. Хочу блуждать по темным улицам вашего великолепного города. Хочу наброситься неожиданно на позднего гуляку…
– Мы должны соблюдать условия договора, моя госпожа.
– Разве один человечек, выпитый принцессой Карлайла и Кумбрии, сможет осложнить отношения с охотниками, Князь?
– Моя госпожа, – Белый сопротивлялся уже не так решительно. – В замке достаточно пищи. Кроме того, – он понизил голос, – вместе с предстоятелями отделений в Краков прибывают и рядовые охотники. Они не всегда поставлены в известность о нашем перемирии. Прогулка по ночному городу может быть опасной.
– Я не боюсь!
– И что скажет пан Патрик?
– Патрик? А почему вы, сэр Лешко, вообще решили, что он имеет право управлять мною? – Агнесса сверкнула глазами. – Сэр Лешко, я, пользуясь привилегией гостьи, прошу вас разрешить мне охоту сегодня же ночью! – продолжила принцесса. – А двое этих птенцов будут сопровождать меня, чтобы вы не переживали.
– Поглоти меня, Великая Тьма! – воскликнул Князь. – Двое птенцов? И вы считаете, что этого достаточно, чтобы обеспечить безопасность?! Да если с вами что-то случится, моя госпожа, я сам в полдень на солнце выскочу!
– Ничего не случится. Они будут очень стараться. Не так ли, рыцарь Анджей Михал?
– Истинно так, – я поклонился. – Зовите меня просто Анджей, ваша светлость.
– А ты что скажешь, знаток Петрарки?
– Меня зовет Чеславом, ваша светлость, – пражский студент пожирал ее глазами. – Я приложу все усилия, чтобы обеспечить вашу безопасность.
– Вот и замечательно! Полагаю, вопрос решен, сэр Лешко?
– Я… Э… – Краковский владыка замычал, будто телок. – Вы понуждаете меня…
– Не понуждаю, а прошу, сэр Лешко. Итак?
– Я… Я согласен, моя госпожа.
– О! Благодарю вас, сэр! – воскликнула она. – Значит, нынче ночью?
– Ну уж нет! – запротестовал Князь. – Завтра!
– Но почему?
– Потому что мне нужно многому научить этих птенцов, коль вы отказываетесь от более надежной охраны. Потому что мне нужно провести разведку в городе. Потому что мне, по возможности, нужно связаться с охотниками и предупредить их…
– У вас так все сложно, сэр Лешко… – вздохнула Агнесса. – Хорошо. Я согласна. Завтра, значит, завтра. Но знайте, сегодня весь остаток ночи я буду скучать. А тут еще ваш противный совет! Пойдемте уж! До завтра, юные птенцы!
Высшие вампиры удалились. Напоследок Князь краковский окинул нас недобрым и оценивающим взглядом. Венцеслав посмотрел с любопытством, словно размышляя – куда же еще заведут нас беспечность и безрассудство? Один лишь Амвросий позволил сочувствию промелькнуть во взоре.
Когда мы, молодежь, вновь оказались предоставлены самим себе, вокруг нас с Чеславом образовалось пустое пространство. Ни люди, ни вампиры не любят, когда их побеждают. Пускай даже и в честной схватке. Правда, ни один не посмел обронить обидного или неуважительного слова. Все хорошо помнили, как я владею полутораручным мечом. А выходец из Будейовиц побеждал не только в поэтических турнирах, но и брал несколько раз верх в магических схватках с равными ему по возрасту «немертвыми». Задирать нас опасались, но радости от нашего общества юнцы не испытывали.
– Да ты, никак, влюбился, брат Анджей? – хриплым шепотом поинтересовался Чеслав.
– Тебе-то что за дело? – вкрадчиво ответил я.
– Мне что за дело? Он еще спрашивает!
– А что, не имею права?
– Да кто ты такой, чтобы меня к ответу призывать?
– Ни к чему я тебя не призываю. Ты первый начал.
– Начал. Потому что не могу видеть, как неотесанный рыцарек пялится на идеал чистой красоты.
– Уж не для светлых ли очей вшивых студиозусов идеалы красоты создаются?
– Нет, для провонявших потом рыцарей, разбирающихся исключительно в железяках!
– Хочешь, я одну из них… – И тут я понял, что могу зайти слишком далеко. Терять друзей горько, но в десять раз горше возненавидеть друга. – Не желаю с тобой больше говорить. Надумаешь просить прощения, уши оборву.
Повернувшись к Чеславу и прочим птенцам спиной, я покинул залу.
И это ничтожество, способное только воздух сотрясать рифмованными строчками, да притом не им рифмованными, смеет мечтать об Агнешке! Гнев клокотал в моем сердце. А твердое намерение бороться до конца окантовывало пламенный океан ледяными берегами решимости.
Глава двенадцатая
Стюардесса
Олег Иванович Спицын привез меня в «Шереметьево», подхватив на обочине в двух кварталах от тайной резиденции князя Прозоровского. Той ночью, когда погиб Збышек, мне пришлось вынужденно воспользоваться гостеприимством его светлости. А заодно и написать ему подробную жалобу с просьбой разобраться, как это в московских гостиницах убивают слуг крови у приезжих вампиров, а потом набрасываются и на них самих.
Не скажу чтобы Князь остался доволен, но dura lex sed lex
[47]
—никуда не денешься, придется разбираться по своим каналам. Я мог продублировать жалобу и в Совет вампиров России, и во Всемирный Совет в Цюрих. Все-таки событие для двадцать первого века из ряда вон выходящее. Это после октябрьского переворота, который люди гордо именуют революцией, вошло в моду убивать и грабить кровных братьев.
Впрочем, революционные солдаты с красными ленточками на папахах и увешанные пулеметными лентами матросы не слишком-то задумывались в пьяном угаре грабежей, кого уничтожают. Для них мы все были просто-напросто буржуями недорезанными, и свою первейшую и архиважную, как говаривал один из вождей мирового пролетариата, задачу они видели в необходимости быстрого и аккуратного дорезания нас с последующей национализацией нажитого за долгие века имущества.
Должен заметить, справедливости ради, что не все лидеры победившей в результате переворота партии были тупыми и безграмотными бандитами, не видящими разницы между купчишкой, разбогатевшем на торговле строевым лесом и бычьими кожами, и князем-вампиром, накапливающим произведения искусства еще со времен Дюденева
[48]
похода. Вспомнить того же основателя и самого первого главу Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Феликса Эдмундовича Дзержинского. Несмотря на вовсю пропагандируемый советской властью атеизм, он до конца дней своих оставался по духу ревностным католиком, не уступая по старательности избиения ведьм, колдунов, вампиров и оборотней великим инквизиторам прошлого. А вот Лев Давидович Троцкий, народный комиссар иностранных дел, а впоследствии председатель Реввоенсовета РСФСР, напротив, всячески склонял к сотрудничеству как кровных братьев, так и колдунов из Ковена, а также заодно и оборотней. Ему казалось очень перспективным подключить существ со сверхъестественными – паранормальными, как бы сказали современные ученые, способностями – к делу мировой революции, к строительству коммунизма, к созданию человека будущего. Кстати, сходных взглядов, при всей разнице в мировоззрении, придерживался и Вольфрам Сиверс, десятью годами позже разыскивающий кровных братьев по всей Германии и державам, ею завоеванным или подчиненным. Правда, ни одному, ни второму не повезло. Вампиры не слишком горели желанием подчиняться людям, превращать в неуязвимых бойцов по желанию Москвы или Берлина войска вермахта или Красную армию. И снова начались гонения. Почти половину двадцатого века мне не удавалось просидеть на одном месте больше двух-трех лет. Киев, Варшава, Париж, Марсель, Женева, Цюрих, Барселона, Лиссабон, Лондон, Эдинбург… Это не считая небольших городков. Вернулся в Киев я в конце восьмидесятых, когда объявили «перестройку» и Амвросий разослал письма всем старым знакомым. Ну, само собой, тем, чьи адреса знал.
