— Я надеялся, что уберегу тебя, дитя, — прошептал он, и его шепот отозвался в каждом уголке зала. — Что мне удастся тебя вытянуть из этой бездны… Но оказалось — поздно. Простите меня все, — сказал он с надрывом, поворачиваясь к залу. — Я знал, что этот юноша уже отравлен. Он… он уже убивал людей. Но я надеялся — его еще можно спасти… Непростительная ошибка для врача… Я готов понести наказание…
И он повернулся и спустился с кафедры, опираясь на нее дрожащей рукой с таким видом, будто его хватил инфаркт. Драганка побледнела, кинулась к нему и подхватила, не давая упасть. Зал взорвался воплями ненависти. Желто-зеленая волна прянула к нам. Я понял, что сейчас начнется самосуд…
Но тут вмешался Красный лорд.
Он отделился от компании мафиозных боссов и перегородил подход к осужденным. Толпа остановилась. Горыныча, одного из самых мощных, коварных и безжалостных драконов, в городе хорошо знали. И опасались — все без исключения.
— Тихо! — загремел он. — Раскудахтались. Смотреть противно!
Когда все умолкли, он продолжал в тишине:
— Да, мы потрясены случившимся циничным убийством. Покарать преступников мы всегда успеем. Но лично у меня к Черному лорду есть еще мно-ого вопросов! Мотивы его преступления не вполне ясны… У нашего клана, — Горыныч обернулся к «боссам», словно за подтверждением, — имеется небольшая, уютная тюрьма. Специально для таких случаев. Там Черный лорд ответит на все интересующие нас вопросы. Потом его будут судить. Все!
Безапелляционный, презрительный тон красного дракона развеял наваждение, вызванное речью Анхеля. Драконы отступили, ворча. На лицах многих я видел недоумение, словно они сами себя спрашивали: а что это сейчас со мной такое приключилось?
— Мои подданные отведут преступника и проследят…
Идолищев ревниво вскинулся:
— Почему именно твои? Ты гарантируешь, что он не сбежит?
— Гарантирую. Почему я? Да больше никто из вас не сумеет его удержать.
Два старика померились взглядами. Идолищев отвернулся первым.
— Следите хорошенько, — буркнул он и направился к выходу.
Среди зеленых вновь поднялся гвалт. Желтые окружили Анхеля. Грега и Валенка подхватили и куда-то потащили с собой несколько типов в черных костюмах. Про меня же словно забыли. Я стоял, хмуро высматривая в толпе Драганку, когда ко мне вдруг подошел сам Горыныч.
— Ты, конечно, знатно умыл Золотого лорда, — ухмыляясь, сказал он. — Мне понравилась его рожа, когда ты вытащил стул и уселся с черными драконами. Ради одного этого стоило устроить такую выходку! Поэтому дам тебе добрый совет. Выжги в себе человека! Из-за этого вас, молодых, и убивают. Потому-то вы и не доживаете до зрелости.
Я аж онемел, пораженный цинизмом этого хрыча, который сжег заживо собственного ученика, а теперь еще и делал из его смерти поучительные выводы.
— Человек смертен, — продолжал Горыныч. — Дракон тоже… но значительно менее. Закономерный вывод: чем больше в тебе осталось человеческого, тем более ты смертен. Относись к человеческому в себе как к смертельной заразе. Один мудрый старый дракон некогда сказал: когда человека бьют, он инстинктивно стремится уйти от боли. Дракону все равно. Он всегда нападает.
— Моралес нападал… — выдавил я.
— Нападать тоже надо с умом, — хмыкнул Горыныч.
Он похлопал меня по плечу, потом вдруг резко сжал руку и швырнул вслед за группой, которая уводила Грега и Валенка.
* * *
Всё, что мне удалось выяснить о тюрьме Красного клана, — она находилась глубоко под землей. Привезли нас в закрытой бронированной машине, сразу втолкнули в какое-то промышленное помещение и долго тащили длинными, темными коридорами. Ни намека на окна; странный воздух, сухой и спертый… Вдоль стен тянулись гирлянды пыльных кабелей. Двери на пути меня особенно впечатлили: тяжеленные, словно сейфовые, с замками-кремальерами. Одна такая дверь с глухим грохотом захлопнулась за нами, как могильная плита. Света нам не оставили.
— М-да, спартанская обстановочка! Особенно впечатляет меблировка! — сказал я, оглядывая прямоугольную бетонную коробку.
Грег повернулся к Валенку:
— Покажи глаз. Не выдавили? Лучше сразу сядь, будет неприятно…
Он потер руки, активируя печати. Вокруг кистей медленно разгорелось зеленое свечение. Значит, никто ему печати не блокировал, отметил я. Он сам не захотел ими пользоваться… Валенок тут же расселся, опираясь спиной о стенку, и врубил свой Шлем Ужаса на полную мощность. Следующие несколько минут Грег хладнокровно занимался целительством, а Валенок скрежетал зубами и крыл последними словами братьев Ино. Похоже, у них завелся новый смертельный враг. Несколько сочных проклятий перепало и на долю Красного клана — в машине Валенок сперва пререкался с конвойными, а потом разорвал наручники и получил все, что ему причиталось, и еще немного сверху.
Грег вел себя так, будто ничего особенного не случилось. Меня это как-то покоробило. Кстати, за все это время, после того как у него выбили пистолет, к нему никто даже не прикоснулся. Даже строгий черный костюм, в котором он явился на слет, оставался таким же отглаженным и чистеньким…
— Почему ты покорился? — не выдержав, спросил я его. — Почему сидел там? Ты что, не мог улететь?
— Мог. Но не захотел.
— Почему?!
— Я хочу суда, — сказал Грег, опуская руки и постепенно гася их зеленое сияние. — Нормального, публичного суда в присутствии представителей всех кланов Северо-Запада. Сейчас все случилось слишком рано. Выборочное представительство, вдобавок — все в шоке, растеряны, напуганы…
— Напуганы? Драконы?
— Ну да. Ты видел — чуть не сработала «птица»? Я заметил, как тебя скрутило. Так вот, остальным тоже было несладко. Хоть они и не понимали, почему. Лигейя… Она почти открыла путь в тот мир… Еще немного — и страшно представить, что бы тут началось.
— Почему ты ее убил?
— У меня не было другого выхода. Поверь, никакой радости мне это не доставило. Ты видел, я пытался ее остановить. Я не сильный маг и не сразу понял, что она уже перешла грань. Иначе вообще бы с ней не разговаривал, а выстрелил сразу…
Ровный голос Грега уже не раздражал меня, а скорее пугал. В его спокойствии было что-то неестественное и жуткое. Не покой и даже не самообладание, а нечто запредельное. Возможно, это называлось фатализмом. Мне вспомнился еще один голос, очень похожий, перехваченный с помощью дождя. Тот, который никогда не менялся просто потому, что у его обладателя эмоции отсутствовали как явление…
— Пойми, — продолжал он, — с того момента, как заработала печать, это была уже не Лигейя. Личность распалась, память превратилась в систему координат… Живому прибору разум только мешает.
— Да какой там у бабы разум? — рявкнул Валенок, у которого боль целиком преобразовалась в злость. — Зачем она это с собой сделала, дура? Ты говорил, она там кого-то собралась спасать…
