Книга Ужин со смертельным исходом, страница 32. Автор книги Джон Данн Макдональд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ужин со смертельным исходом»

Cтраница 32

Я быстро сходил туда и обратно. Спросил насчет купания. И выяснил, что она, Рэнди и Уоллас Дорн остались в одежде. Уж не знаю, почему это имело значение. Но мне стало приятно. А вот до Мэвис мне не было никакого дела. По мне, так пусть хоть в витрине универмага «Мейси» себя выставит. Выходит, Мэвис сумела-таки добить то, что давно уже умирало. Добить окончательно.

И нет ничего тоскливее этого. Как это там говорится? Кому-то должно быть до вас дело. Хоть кому-то. Кто-то должен быть по-настоящему неравнодушен к вам. Это своего рода большой детский сад, и вы торопитесь домой с золотой звездочкой, приклеенной на лоб, чтобы вами восхищались. Или идете домой с синяком, требуя наложить мудреную повязку. Окружающий мир — огромное холодное пространство. Люди умирают в чужих городах. Некрологи помещают на последних страницах. А шарик из грязи все крутится, и по праздникам устраивают парады. Вам необходимо иметь кого-то. Возможно, по-настоящему все умирает, когда вы, наконец, осознаете, что ей на вас наплевать, что она всплакнет по вас, как это заведено, но с тем же оттенком наигранного драматизма в голосе, который я слышал, сидя там с Джуди, на ступеньку ниже ее. Это заставило меня ощутить холод и одиночество.

У меня возникла нелепая мысль, что у Джуди теплые руки и что я хочу, чтобы они обвились вокруг меня, и хочу, чтобы она сказала мне, что ей со мной спокойно, что я представляю для нее какую-то важность. Хотя, конечно, мне к ней не подступиться. Нет — пока она оставалась Джуди Джоной, — потому что она была как жонглер. Она была занята тем, что удерживала параболу из сверкающих предметов, вращавшихся вокруг нее, и стоит только протянуть к ним руку, как они все попадают и разобьются, и представление будет сорвано.

Джуди сказала, что замерзла и хочет одеться. Ветер чуть усилился.

Я вернулся в нашу комнату. Продукция «Феррис» на туалетном столике. Густой запах «Голубого неона» в комнате. Моя кровать, смятая после пьяного сна. Я стоял в комнате и чувствовал, как что-то происходит со мной. Вы движетесь по инерции. Вас поставили на беговую дорожку, завели ключиком в спине, и вы бежите. С хорошим ключиком и хорошей пружиной, вы бежите всю свою жизнь. Но вот пружина соскакивает, или, возможно, ключ не провернули достаточное число раз. И внезапно обнаруживаете, что пробежали и остановились. Это был тот самый случай. Я остановился прямо там. Возможно, это точка для принятия решений. Или для переоценки ценностей. Не знаю. Но я оставался неподвижен на моей беговой дорожке, и ничего не поворачивалось, ничто меня не подталкивало. И случилась чертовски странная вещь. Я почувствовал себя свободным. Господи, я мог завести мою собственную пружину, вращать шестеренки и найти себе новую дорожку. Я был рад, что все остановилось. Никакого больше подстегивания самого себя ради целей и желаний, которые стали бессмысленными. Никакой больше дурацкой беготни. Здоровье, голова на плечах и хорошее пищеварение. Я мог рубить лес, торговать машинами, выращивать кукурузу. Да что угодно. Расшибиться в лепешку ради тех целей и желаний, какие сам выберу, и я хотел, чтобы это началось с прогулки по проселочной дороге по местам, в которых я никогда не был.

Я стоял в этой спальне, которую делил с чужим мне человеком, и меня разбирал смех. Потом оделся, причесал волосы, вышел на улицу и двинулся, огибая дом, в сторону заднего двора. Мне не хотелось никого видеть. Только быть там, где темно, повнимательнее присмотреться к себе и попытаться выяснить, что все-таки со мной происходит. Какое-то время я шел вокруг дома. Под моими ботинками похрустывал гравий. Было холодно. Я сходил обратно и взял пиджак потеплее. Мэвис валялась на кровати, ныла и хлюпала носом. С таким же успехом я мог бы находиться за сто миль отсюда.

Затем вернулся на улицу, и Джуди заговорила со мной из тени возле дома, до смерти меня напугав. Она сказала что-то непонятное насчет того, как нелегко бегать по воздуху, а потом начала издавать самые невероятные звуки, какие я когда-либо слышал от женщины. Это было какое-то завывание сквозь стиснутые зубы, что-то вроде спазма, от которого ее согнуло пополам, и у меня ушло несколько секунд на то, чтобы осознать — она пытается сдержать рыдания. Я подвел ее к нашей машине, усадил внутрь, обхватил руками, прижал ее лицо к своей груди и сказал ей — давай!

И она выплеснула. Всю вселенскую скорбь. Плакала как ребенок. Из-за тысяч вечеринок, на которые ее не пригласили. Из-за сотен поломанных кукол. Из-за любви, теряемой десятки раз. Она больше не была Джуди Джоной — лицом на голубом экране, заставляющим надрывать животы от хохота собравшуюся в студии публику. Плачущая девушка в моих руках. Ну и дела! Это заставило меня задуматься о людях, которые женятся на звездах большого экрана, — этих безвестных докторах, импресарио и сценаристах. Выпадает ли им такое? Отогревать в своих руках беспомощных звезд? Ореол так ярок, барабаны так грохочут, что вы забываете про то, что они женщины. Женщины в том, что касается слез. Женщины с хлюпающим носом, с головной болью, лосьонами и страхами. Женщины, которые обжигают пальцы, у которых рвутся бретельки, которые проклинают спустившиеся петли на новых чулках, храпят, когда спят на спине, следят за своим весом, баюкают своих сестричек, потеют в жару, болтают в холод, сморкаются, мечтают о платьях, грустят. А как же иначе? Они — люди, они женщины. И, как всем людям, им тоже не чуждо это чувство невыносимого одиночества.

Я держал Джуди до тех пор, пока все это не прошло, пока она не справилась с этим, подавив всхлипывания. Затем она высморкалась, отодвинулась от меня, задрав подбородок, и, как я подозревал, уже начала на меня злиться за то, что я был там и видел, как это случилось.

Мы немного поговорили. Я почувствовал, что она перестала на меня злиться. Положил ладонь ей на плечо. Как бы невзначай. Она прильнула щекой к моей руке, а потом, повернув голову, легонько провела губами по тыльной стороне моей ладони. Быстро скользнула в мои объятия, когда я потянулся к ней.

Я помню, как впервые поцеловал девочку. Кажется, мне было тогда почти тринадцать. Это была традиционная игра. В почту. Ее звали Конни, держалась она очень робко. У нее дрожал голос, когда она сказала, что у нее есть заказное письмо для Пола. А я вообще чуть не умер. Девчонки! Бог ты мой! Девчонки! Я был исполнен высокомерного мужского презрения. Но должен был довести дело до конца. Я попался в ловушку. Почта находилась в темном конце прихожей. Конни дожидалась меня там, наклонив голову. Я собирался лишь быстро, отрывисто чмокнуть ее куда-нибудь в лицо. Вы помните, как это было? Их аромат? Первое осознание? Эти губы, потрясающе, невероятно мягкие. У вас в голове сложилось твердое убеждение, что девчонки жалкие создания. И вдруг эти губы берут ваше представление, основанное на ожесточенном неприятии, подкидывают его в воздух, и оно приземляется оборотной стороной, внезапно порождая сотни тайн, требующих своего разрешения. И девчонки из презренных созданий мгновенно превращаются в источник всех горячек. Казалось бы, больше уже не пережить снова этого первого поцелуя. Никогда. Но каким-то образом губы Джуди тоже перевернули все мои представления с ног на голову, сметая все известное и возведя вместо него череду новых невероятных величин.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация