— Спокойной ночи, Ники.
— С дружеским поцелуем, само собой разумеется, — отозвалась она и снова приблизилась почти вплотную.
Я нежно, но вежливо, скорее даже формально, поцеловал ее в щеку и сел в машину. Ники рассмеялась и назвала меня трусом. Затем с озорным выражением лица и какой-то загадочной улыбкой наклонилась к открытому окошку:
— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что, стараясь полностью соблюдать принятые условности, ты обманываешь нас обоих. Потому что в следующий раз нам снова придется делать все спонтанно и яростно, а совсем не так, как мы хотим. Возвращайся поскорее или... или наберись смелости, прояви благородную слабость, непоследовательность и выходи из машины прямо сейчас. Я не буду над этим подсмеиваться, обещаю.
Она снова громко рассмеялась и отошла от машины. Когда я разворачивался, свет фар на секунду полностью осветил ее — гордую, сильную, уверенную в себе, улыбающуюся, — и эта улыбка, в которой, безусловно, была и доля какой-то скрытой, но тем не менее явной издевки, с тех пор навсегда запечатлелась в моей памяти.
Подъезжая к залитому желтыми огнями городу, я изо всех сил старался не думать о Ники и вообще не думать ни о чем. Десятилетним мальчиком я проводил лето на ферме моего дедушки. Помимо отдыха у нас с Кеном, естественно, были определенные обязанности. В этом вопросе дедушка никогда не шутил. На ферме все должны работать, даже дети. Так вот, у одной из свиней была поистине дьявольская способность не заходить с другими в загон, и, как только это хитрое, все понимающее животное выкидывало свой очередной номер, нам приходилось бросать все порученные нам дела, чтобы любым образом загнать ее туда. Иногда даже при помощи толстых палок. Тогда начинались маневры. Мы медленно, самыми разными способами оттесняли ее к загону, а потом один из нас, кто оказывался ближе, стремительно прыгал, открывал воротца и пихал ее внутрь, прежде чем остальные могли разбежаться в разные стороны. Трудная это была работенка. Малейшая ошибка — скажем, чуть больше свободного пространства справа, слева или посредине, между нами, — и она тут же стрелой пролетала мимо, заставляя нас начинать все сначала. И так каждый раз. Раз за разом. Практически каждый день. Мы тихо ее ненавидели и... уважали. За несгибаемый характер, за способность никогда не сдаваться.
То же самое чувство владело мной и сейчас, по дороге в сияющий огнями город. Будто я безуспешно пытаюсь загнать в загон нечто, а оно упорно не желало туда идти и всеми способами этому сопротивлялось.
И вдруг ему это удалось. Удалось снова вырваться на свободу. Странно, но факт. Вот так, сразу. Все мое страстное, неутолимое желание иметь Ники неожиданно нахлынуло на меня, словно бурный поток, затопило, восстановило более чем живую эротическую картину ее движущихся бедер, бешено покачивающихся упругих и вдруг набухших грудей, крепко сжимающих меня рук... Нет, все это было слишком, чтобы вести машину. Я усилием воли заставил себя свернуть на обочину и остановиться. Затем, не искушая судьбу, выключил мотор. С трудом преодолел в себе вполне естественное желание даже выбросить к чертовой матери ключ от зажигания, хотя так конечно же было бы куда надежнее. Безвольно опустил голову на руль, долго сидел, тупо покачивая ею из стороны в сторону, вспоминая ее обнаженное тело, откровенные сцены из нашей жизни, никогда не забываемые мелодии, сопровождавшие наши встречи...
Когда я наконец пришел в себя и снова завел мотор, то остро почувствовал, насколько же был близок к тому, чтобы вернуться к Ники. Слава богу, со временем, казалось, почти непреодолимое желание постепенно стало угасать. Я победил, но победил всего лишь в одной маленькой битве, как зрелый, взрослый человек, прекрасно понимая, что один эпизод победы над самим собой отнюдь не означает возможности последующих поражений. Причем, скорее всего, уже в самом ближайшем будущем. Значит, остается только одно: ждать и молить Бога дать мне силу достойно противостоять неизбежным и несущим в себе смертельную опасность атакам противника!
Мне совсем не хотелось становиться неким безвольным существом, в которое она вольно или невольно стремилась меня превратить, не хотелось приносить в жертву собственную гордость и впадать в пучину прекрасного, но слепого, тупого сексуального влечения. И вместе с тем если человек не в состоянии разумно, доказуемо оправдать свои поступки, если он стал невольной, самодостаточной жертвой случая, беспомощной соломинкой в бурлящей пучине совершенно новой, неизведанной планеты, то...
Да, моя аргументация была не более чем слабой попыткой оправдать себя и свои, увы, уже совершенные поступки. Вконец устав от бесплодных переживаний, я включил первую передачу и, набирая скорость, поехал в мой город.
Глава 11
Не успел я войти в вестибюль отеля, как из кресла встала и стремительно направилась ко мне Джоан Перри — серьезная, привлекательная, нет, даже красивая и... чем-то явно озабоченная.
— Мистер Дин, я вас ждала, чтобы...
— Мы не на работе, Перри.
Она слегка покраснела:
— Хорошо, тогда Геван.
— Ты сейчас какая-то взвинченная. Хочешь выпить?
Она понизила голос:
— Кое-кто очень хочет поговорить с вами, Геван. Эта девушка сейчас в супермаркете. Совсем рядом. Ждет. Если у вас найдется время, я приведу ее к вам в номер через несколько минут. Мы много звонили вам, но нам все время говорили, что вас нет и что никто не знает, когда вы будете.
Я сказал ей, что нисколько не возражаю и буду их ждать у себя в номере. Перри нервно улыбнулась и торопливо куда-то отошла. Буквально через несколько минут они действительно тихо постучали в дверь, и, когда вошли, я сразу понял, что совсем недавно где-то уже видел эту девушку. Но где? Затем вспомнил: когда мне выписывали специальный пропуск в кабинете капитана Корнинга, она сидела там в углу, за столиком машинистки.
Пышная блондинка в дешевеньком ярком платье, явно намеренно подчеркивающем ее выдающуюся грудь и бедра. Голливудский идеал восходящей старлетки с симпатичной мордашкой девочки-подростка: чуть вздернутый носик, пухлые, будто чем-то обиженные губки, чистый лобик, широко раскрытые ярко-голубые глазки... И хотя в тот момент она почему-то выглядела довольно испуганной и настороженной, судя по ее виду, легко можно было представить, что ей более свойственны другие, радостные состояния духа, такие, как бездумное хихиканье, девичья манерность, любовь, как сейчас принято говорить, к «приколам».
— Мистер Дин, позвольте представить вам Альму Брейди. Она работает в офисе полковника Долсона помощником бухгалтера и хочет вам кое-что сообщить.
— Знаешь, я прождала тебя чуть ли не целый час и уже собиралась домой, — почему-то обратилась блондинка не ко мне, а к Перри тонким, высоким, еще не окрепшим голосом. — Пока ждала, много думала обо всем этом и решила, что мне совсем не хочется ему что-либо сообщать. Вообще ничего!
Перри с горящими глазами резко шагнула к ней:
— Но ты же обещала мне, Альма! Обещала! Ты должна сказать ему!
