— Какие еще лодки? — осторожно спросила она.
Рутерфорд поднял глаза — ему было почти неловко оттого, что придется раскрыть еще одну тайну.
— Из песка рядом с пирамидами археологи выкопали несколько лодок. Большие, способные преодолеть океан посудины. Морские археологи пришли к выводу, что такие плавсредства могли быть построены только в результате длительной серии экспериментов в проектировании судов.
Запрокинув голову, Кэтрин рассмеялась и задала последний вопрос:
— А мы знаем, что древние египтяне говорили о своем происхождении?
— Знаем. И кстати, их собственная версия своего прошлого лучше стыкуется с фактами, чем версия общепризнанной истории. Это как раз то, что надо, — если мы хотим относиться к мифам с доверием.
— Поясни, пожалуйста.
— Взять, к примеру, Осириса — это один из древнеегипетских богов. Нетеру, как их называли, прибыли из своей таинственной родины, прямо как Кецалькоатль и его спутники или как Виракоча. Но если нетеру были из более «продвинутой» цивилизации, с мощным запасом технических и религиозных знаний, то неудивительно, что аборигены Египта обожествляли их.
Кэтрин была предельно сконцентрирована.
— Выходит, нетеру, которых египтологи отвергают как мифологических божеств, наверняка и были просветителями.
— Все указывает на это. Внутри пирамиды Унаса в Саккаре были найдены иероглифические надписи, датируемые примерно две тысячи четырехсотым годом до нашей эры.
[33]
Они чрезвычайно интересны, потому что, как и пирамиды Гизы, возникли буквально из ниоткуда.
— В каком смысле?
— Понимаешь, до внезапного появления этих текстов не существовало даже примитивной письменности. Не существовало даже простых иероглифов для подсчета продовольствия или обозначения течения дней, как, например, в документах ранней клинописи из Вавилона; вместо этого вдруг и буквально ниоткуда в Египте появляются искусные иероглифы. И более того, предметы обсуждения в них — высокоинтеллектуальные абстрактные теологические и метафизические идеи, воплощаемые большой «труппой» верховных богов и богинь. Уоллис Бадж, величайший британский ученый-египтолог, как-то сказал, что ему кажется просто невероятным неожиданное возникновение такой развитой цивилизации. Это как если бы бушмены из Калахари дали рождение целой культуре и религии иудеев за временной отрезок всего в сто лет, одновременно соорудив величайшее строение в африканской пустыне.
Кэтрин сосредоточенно размышляла, какой шаг им следует предпринять дальше.
— А кто здесь самый главный по всем этим древним памятникам? У кого можно получить разрешение на изучение этих строений в плане проверки новых гипотез? Кто обладает властью опровергнуть полное ошибок ортодоксальное мнение?
Рутерфорд внимательно взглянул на Кэтрин:
— Доктор Ахмед Азиз, директор департамента древностей. Одним росчерком пера он способен испортить карьеру любого египтолога, отказав ему в доступе на территорию древних памятников или даже на территорию Египта. Обладает всей полнотой власти.
Кэтрин решительно кивнула.
— Хорошо, по крайней мере, теперь знаем, кто тут самый главный. Если он предпринимал попытки передатировать все, значит, это уже сделано. Если же он решил, что версия истории Египта не выдерживает никакой критики, то нам стоит попытаться помочь ему изменить ее.
Рутерфорд оглянулся на величественные пирамиды.
— Знаешь, для начала хорошо бы задаться вопросом, почему он еще не сделал этого. Кое о каких фактах ему точно известно. Возможно, он не дал хода пересмотру по причине давления религиозных кругов на правительство.
Кэтрин не удалось увидеть в его доводах логики.
— Ты считаешь это главным фактором?
Рутерфорд снял очки и запустил пятерню в волосы.
— Дело в том, что мусульмане-фундаменталисты — они в самом деле имеют сильное влияние на правительство Египта — не слишком отличаются в этом от христиан-фундаменталистов в Америке или же от ортодоксальных иудаистов. Они тоже имеют свой собственный взгляд на историю человечества, напоминающий мусульманскую версию христианского креационизма.
[34]
Сомневаюсь, что им захочется быть вынужденными внезапно объяснять всему новому миру, что на самом деле ему предшествовало. Хотя… Кто их знает, я могу лишь гадать.
Кэтрин понимала, что в его словах есть доля истины.
— Я думаю, нам надо попробовать попасть к этому парню на прием. Ты что-нибудь о нем знаешь?
— Совсем мало. Виделись мы с ним, по-моему, только раз, много лет назад, точно не скажу — он читал нам лекцию в Оксфорде. Это было еще задолго до того, как его назначили директором. А его предшественник, кажется, погиб в автомобильной катастрофе. Помнится, назначение Азиза вызвало много шума, он ведь очень молод и учился в Штатах. — Рутерфорд помолчал. — Попытка не пытка. Безумова пока не видать, но до наступления дня весеннего равноденствия — двенадцать часов. Хотя совершенно непонятны его задумки: что такого можно сотворить из миллионов тонн камней? — Рутерфорд пожал плечами. — Ладно, пойдем к Азизу, послушаем, что он нам скажет о всех этих нестыковках.
Он задержал взгляд на неподвижном лице сфинкса и забросил рюкзак за плечо:
— Пошли к машине.
Кэтрин подняла голову и, посмотрев на лицо вечной скульптуры, пробормотала будто бы для себя:
— Не сомневайся, великий сфинкс, мы раскроем твою тайну.
Повернувшись на каблуках, она зашагала за Рутерфордом вверх по пологому склону плато Гизы.
— Стоп! — рявкнул Безумов.
Шофер резко затормозил у самой границы автостоянки Гизы. Машину догнало облако пыли.
Безумов не верил своим глазам: он заметил двух европейцев, бредущих по песку от сфинкса к автостоянке.
Лицо его исказилось от удивления и ярости. По мере того как две фигуры постепенно приближались, его подозрения обретали реальность. Он проследил за тем, как эти двое подошли к своей машине. Первой села в машину Донован, затем — этот бесящий его англичанин. Безумов в сердцах шлепнул ладонью по приборной панели.
Инстинктивно он запустил руку под пиджак к наплечной кобуре: пистолет был на месте. «Нет, только не здесь…» Машина выехала с парковки.
— Так, давай вон за той машиной. Из виду не терять ни на секунду!
61
По Каиру проехать не так легко. Многие улицы похожи друг на друга, дорожных знаков крайне мало. Движение сумасшедшее, и каирские водители трактуют дорожные правила в лучшем случае как общие рекомендации, в худшем же — как нечто абсолютно неуместное.
