Стоун знал о ее мыслях и пытался доказать, что никакого вреда людям «Мозг навигации» причинить не мог, но успеха не добился. Марина продолжала тревожиться. И по мере приближения к цели все сильнее.
Ей казалось, что если она увидит звездолет своими глазами, в объективе телескопа, внутренний голос подскажет, находятся ли в нем живые люди или нет.
Это было наивно, но упорно держалось в ней, вопреки разуму.
Она знала, что никакие внешние признаки не могут подсказать ничего, иллюминаторов на корабле не было, а если бы и были, их освещенность ни о чем не говорила бы, так же как и работа передатчика.
Но она помнила, как месяца три назад кто-то высказал соображение, что Вересов и его помощники знают тот минимальный срок, который необходим для организации спасательных работ и после которого можно ожидать приближения земных космолетов. А раз так, они должны догадаться включить прожекторы, суммарный свет которых даст возможность заметить корабль на расстоянии, недоступном для визуального наблюдения его самого. Мощность прожекторов велика, а экономить энергию Вересову ни к чему, его корабль все равно обречен на гибель.
Марина не сомневалась, что Вересов поступит именно так.
Скорее бы увидеть хоть это! Ведь прожекторы не могли гореть все семь лет! Их свет — доказательство жизни!..
На обсерватории находился один Синицын. Он сидел, наклонившись над экраном телескопа, пристально всматриваясь в его матовую поверхность, и не услышал шагов, пока Марина не подошла вплотную. Тогда он поднял голову и посмотрел на нее. — Видимо, все-таки показалось, — сказал он.
— Что показалось, Серенький?
«Серенький», или «Серый», было шутливым прозвищем, которым иногда называли Сергея Синицына самые близкие ему люди.
— Показалось, что очень далеко мелькнул огонек.
— Прожектора? — у Марины перехватило дыхание.
— Прожекторов! — поправил Сергей. — Один не может быть виден на таком расстоянии. Но, увы, мне только показалось.
— Ты в этом уверен?
— В чем? В том, что показалось? Нет, не уверен. Ведь они могут включать их периодически. И это более рационально. Неподвижный свет труднее заметить на фоне звезд. Я хотел сказать — постоянный.
— Так смотри же! Смотри!
— Я и так смотрю уже два часа, не меньше.
Он снова склонился к экрану.
Она знала его слишком хорошо, чтобы не заметить: астроном чем-то встревожен. И не потому, что замеченный им огонек больше не появлялся, это было легко объяснимо. Существовала другая причина и, видимо, достаточно серьезная.
Он что-то бормотал, но что именно, Марина не могла разобрать.
И вдруг Сергей резко подался вперед.
— Вот опять! Видишь? Он показал пальцем в левый верхний угол экрана. Марина ничего не видела, кроме неподвижных точек звезд.
— Погас!
Сергей откинулся на спинку кресла.
— Значит, не показалось, — сказал он. В его голосе не было ни радости, ни удовлетворения, скорее тревога.
— В чем дело, Сережа?
Он не ответил ей. Повернувшись вместе с креслом к стоявшему рядом радиофону, нажал на клавишу. Появилась внутренность чей-то каюты, тотчас же заслоненная головой Веретенникова, старшего астронома флагманского корабля.
— Женя, — сказал Синицын, — зайди-ка сюда. Два раза в течение двух часов я наблюдал кратковременную вспышку, видимо, очень сильного источника света. Впечатление — свет искусственный!
— Где?
— В том-то и дело, что не там, где надо. Примерно на десять градусов левее и выше оси.
— Сейчас приду. Продолжай наблюдение! Положи на экран координатную сетку.
— Положена.
Экран радиофона погас.
— В чем дело? — повторила Марина.
— Ты же слышала! Этот огонь совеем не там, где должен находиться корабль Вересова.
— И что из этого следует?
— Пока ровно ничего. Надо проверить. Но не могли мы так ошибиться! Продольная ось космолета направлена прямо на Вересова.
— Его еще не видно.
— Это не имеет значения. Данные пеленгации обработаны достаточно тщательно. Ошибки в десять градусов быть не может.
— А когда мы сможем увидеть самый корабль? — задала Марина вопрос, ради которого и пришла на обсерваторию.
— Не раньше, как через неделю.
— Я так устала ждать! — вздохнула Марина. — Теперь скоро.
— Ты скажи, как только это случится.
— Да, конечно, — Сергей сказал это рассеянно, видимо не думая, не спуская глаз с экрана телескопа. — Не мешай мне, Марина.
Она вышла.
Вечером стало известно, что таинственный огонек больше не появлялся. Общее мнение было — Синицын ошибся. Но астрономы, сменяя друг друга, продолжали упорные наблюдения. К экрану подключили регистрирующий прибор.
Прошло два дня.
Теперь, когда до цели оставалось столь короткое время, нетерпение овладело не только Муратовой, но и всеми. Это чувствовалось по поведению членов экипажа, по их разговорам. Астрономы и радисты очутились в центре внимания, им не давали проходу, осаждая вопросами, на которые они при всем желании не могли дать определенного ответа.
Даже Стоун ясно выказывал нетерпение.
Четыре звездолета неуклонно сближались. Еще несколько дней — и, по расчетам, можно будет увидеть корабль Вересова.
Свет его прожекторов не появлялся. Видимо, Вересов или не догадался, или по какой-то причине не мог их включить.
Тревожная мнительность Марины Муратовой возрастала с каждым часом. Она так нервничала, что не могла спать. Ее состояние передалось даже Сергею.
— В сущности, — заметил Стоун, — мы напрасно так надеемся на прожекторы. Они могут вообще не ожидать нашего прилета. — Он имел в виду экипаж корабля Вересова.
— Это трудно допустить, — отозвался кто-то.
— Совсем даже не трудно. Они могут рассуждать так. Корабль Вийайи не заметил сигналов. Значит, это может сделать только наш, летящий на планету Мериго. Производить поиски одним кораблем бесцельно, надо вернуться на Землю и вылететь эскадрильей. А в этом случае ждать нас сейчас слишком рано.
Разговор происходил утром, в кают компании, за завтраком. Все были в сборе, кроме дежурных на пульте, в радиорубке и на обсерватории.
— Через три дня мы должны их увидеть… — начал Синицын.
Его прервал голос дежурного радиоинженера, раздавшийся из динамика радиофона:
— Начальника экспедиции, товарища Стоуна, прошу срочно в рубку.
