«Чудесный вечер в Музее де Янга. Две премии. Восторг. Всё отлично. Кроме того, что К. был там».
Между следующими страничками лежали газетная статья о выставке, счёт из гостиницы, квитанция за газ и простой листочек бумаги с какими-то наспех записанными цифрами.
— Это могут быть цифры пробега, — сказал Джо. — Для налогового учёта. Она записала показания спидометра перед отъездом и по возвращении домой.
Начальная цифра была зачеркнута, а вместо неё карандашом вписана другая, на двести миль больше.
— Предположим, она сперва записала неправильные данные, а потом исправила: поставила триста, а нужно было пятьсот.
— Должно быть, она очень торопилась, — сказала Дульси. — А что нам делать с дневником? Мы же не можем позволить Беверли или полиции найти его здесь.
— Нам нужно отдать его в полицию, Дульси. Эта книжечка может стать важной уликой.
— Но здесь много очень личного. Джанет не захотела бы, чтобы это зачитывалось в суде.
— У нас нет выбора, это действительно улика. И здесь есть кое-что о Робе Лэйке.
Дульси положила лапу на страницу, покрытую мелким аккуратным почерком Джанет.
— А вдруг они решат читать это вслух в суде? Если газеты доберутся до дневника, они напечатают всё. Включая то, что Джанет писала про Кендрика Мала, — Дульси лизнула грудку, разглаживая мех. — Джанет вряд ли захотела бы, чтобы это стало достоянием общественности и было растиражировано во всех газетах.
— Дневник принадлежит полиции. Макс Харпер не позволит газетчикам его заполучить.
— А детектив Мэррит позволит и даже Харпера не спросит.
— Ты считаешь, что Харпер позволит делать что-то у себя за спиной?
— Мэррит уже завалил это расследование, так ведь?
Джо вздохнул.
— Ты и сама в этом не очень уверена, правда? Мы спрячем дневник до вечера, а потом решим, что делать.
Кот встал и отправился на кухню.
Открыв лапой дверцу нижнего шкафчика, он порыскал среди кастрюль и сковородок и обнаружил аккуратно свёрнутые в рулончик полиэтиленовые пакеты, торчавшие из пустой кофейной банки.
Хватило нескольких минут, чтобы упаковать дневник, теперь он был защищен от сырости и дождя. Кошки вытащили сверток из дома и спрятали под крыльцом, затолкав поглубже за посудины, которые Чарли оставила для белого кота.
— Очень мило с её стороны, — сказала Дульси. — Чарли, похоже, верит в существование белого кота.
— А я и не говорил, что я в него не верю. Просто я думаю… А, ладно. Может, он и впрямь появится и съест этот чёртов корм.
Дульси окинула Джо долгим изумрудным взглядом, а затем легонько подтолкнула.
— Ну что, пошли проведаем старушку Бланкеншип. Посмотрим, что там удастся выяснить.
Глава 10
— Втяни живот, у тебя должен быть голодный вид.
— Да втягиваю, втягиваю. Уже почти не дышу.
Ушки сникли, хвост безвольно повис и волочился по земле; вид у Дульси был одинокий и несчастный.
— Ага. Вот так-то лучше, наверняка вызовешь жалость. Выглядишь просто ужасно.
— Ну, спасибо.
— Голодная бродяжка, у которой нет никого в целом мире.
План состоял в том, что Дульси появится возле дома старушки одна, поскольку это была определённо сольная партия. Одна голодная жалкая кошечка растопит и самое ледяное сердце, а двое четвероногих бродяг производят впечатление заговорщиков или, по крайней мере, охотников. Кошки, если их двое, никогда не будут выглядеть совершенно беспомощными и брошенными и не вызовут такого сочувствия, как одна.
— Всё ещё смотрит, — сказал Джо, поглядев на старушку, — И даже если не заметила, как мы прятались в кустах, она уже видела нас вместе возле дома Джанет. ИI знает, что ты не одна. Не думаю, что наш план сработает.
— Сработает, — уверила его Дульси, разглядывая миссис Бланкеншип. Пухлая пожилая дама имела вид вполне располагающий: этакая бабушка, что подсматривает из-за занавески, прижавшись носом к стеклу. — Но прежде чем я сыграю полуголодную побирушку, нам нужен пролог, который добавит драматизма. Как насчёт небольшой потасовки. — Перед тем как смыться отсюда, ты меня слегка поколотишь.
Джо улыбнулся.
— Изобразим истошно вопящий клубок.
— Именно. Бедная киска, которую едва не разодрал в клочья здоровенный мерзкий хулиган.
— Это кто тут мерзкий? — Накинулся на неё Джо, пинками и шлепками выпихивая на лужайку. Дульси визжала и завывала. Джо бросился в атаку, и они выкатились из кустов, отчаянно мутузя друг друга, так что трава клочьями разлеталась в стороны. Однако их собственные шкурки оставались неповреждёнными, они ухитрились не нанеси друг другу ни одной царапины. Дульси так вопила, смешав в диком крещендо ужас и ярость, что с лёгкостью заглушила бы все пожарные сирены Мелена-Пойнт.
Озабоченное лицо миссис Бланкеншип на секунду прижалось к стеклу, затем окно со стуком распахнулось.
— Перестань! А ну перестань сию секунду! Оставь её!
Джо и Дульси обменялись для порядка ещё парой шлепков, и Дульси сбежала в кусты. Старушка снова прикрикнула на драчуна, и кот смылся, шипя и ворча.
Он остановился за кустом рододендрона, где его не было видно. «А я очень даже неплохой актер, наверняка не хуже Роберта Редфорда или Чарльза Бронсона». Джо представил себе, как расправляется с противниками, прыгая по несущимся под откос вагонам.
Миссис Бланкеншип высунулась в окно и поманила Дульси:
— Кис-кис! Бедная кисонька.
Она протянула руку, словно ожидала, что Дульси тут же примчится к ней. На миссис Бланкеншип был цветастый халат, седые волосы прихвачены плотной старомодной сеточкой.
Дульси выползла из своего укрытия и посмотрела вверх.
— Не бойся, иди сюда, кисонька. Бедная малышка!
Дульси жалостно мяукнула слабым дрожащим голоском.
— Бедняжечка. Иди сюда, киса. Тебе плохо? Этот вредный кот поранил тебя?
«Так, — подумал Джо, — по крайней мере бабка знает, как отличить кота от кошки: по широким плечам и толстой шее. Не обязательно видеть интимные летали, чтобы понять: перед тобой настоящий самец».
Он продолжал наблюдать за Дульси. Она медленно проковыляла через лужайку, застенчиво и осторожно подошла к окну. Она тоже не обделена актерским талантом, и вдвоём вполне потянули бы на Скарлетт и Ретта.
— Бедненькая, или сюда, к мамуле. Сумеешь запрыгнуть? Тебе очень больно, или ты все-таки сможешь забраться сюда? — старушка постучала пальцем по подоконнику.
Но Дульси легла на травку с робким и страдальческим видом. Повернувшись на спинку, она округлила глаза, придав им невыносимо тоскующее выражение, и сложила персиковые лапы на похудевшем от голода животике.
