– Совершенно, – сказал Мазур.
– Орденом вы не особенно довольны, а? Несмотря на то, что он
– высший? Ну, признайтесь.
Тщательно подыскивая в уме наиболее дипломатические обороты,
Мазур ответил:
– Не могу не признать, господин президент, что в некоторых
отношениях так и обстоит, поскольку у меня...
– Да бросьте вы эти дурацкие церемонии! – жизнерадостно
рявкнул президент, хлопнув его по колену. – Неужели вы еще не поняли, что
со мной можно з а п р о с т о? Ну, относительно запросто, я как-никак лидер и
все такое прочее... Однако можете держаться не так скованно. Бьюсь об заклад,
вы думаете что-то вроде: а на черта мне эта бляха, толку-то от нее... Правда?
Так вот, я вам сейчас подниму настроение...
Он встал, прошел к столу и достал что-то из ящика,
приговаривая:
– Сейчас вы у меня повеселеете, голубчик мой, сто против
одного ставлю...
Раскрыл книжечку, аккуратно вырвал из нее листок и протянул
Мазуру. Тот взял чек, но от некоторой растерянности не мог сразу определить
сумму.
– Двести тысяч долларов! – ликующе возвестил президент,
вновь плюхнувшись в кресло. – Чек на солидный европейский банк, через
который мы ведем дела, чек, могу заверить, полностью обеспечен... Ну, поднялось
настроение? А вы думали, я отделаюсь красивой бляхой за все то, что вы для меня
сделали? Ага, расцвели моментально...
– Не знаю, как вас и благодарить, господин президент, –
сказал Мазур в некоторой растерянности, – право же, нет слов. Вы и не
представляете, сколько раз мне прикалывали всевозможные знаки отличия, но ни у
кого из этих господ и мысли не возникало дать деньгами...
– Потому что были дураками, – веско сказал
президент. – А я вот прекрасно понимаю, что взрослый, солидный человек одним
почетом сыт не будет. Нужно же учитывать и грубую прозу жизни... Сумма вас
устраивает?
– Абсолютно, – сказал Мазур. – Еще раз позвольте
вас поблагодарить...
– Не стоит. Вы прекрасно поработали... и, чует мое сердце,
окажете еще немало услуг республике. Человеку легче и приятнее работать, когда
он видит, что кладет силы не за абстрактные регалии, абстрактный почет, а
получит вполне материальное вознаграждение... Давайте выпьем. Ваше здоровье!
Нет-нет, не коситесь украдкой на дверь, я вовсе не стараюсь от вас отделаться.
Дела подождут. Неотложных пока что не наблюдается. И мне хотелось бы с вами
посоветоваться, поговорить откровенно. Именно так, не удивляйтесь. Вы – человек
посторонний, собственно, ничем особенным мне не обязанный, а значит, можете
быть объективным и откровенным. Приближенные, увы, даже умные, чересчур от меня
зависят, с ними нельзя говорить откровенно... А от вас я жду в первую очередь
откровенности.
– Постараюсь... – произнес Мазур осторожно.
– Вы здесь бывали в незабвенные времена фельдмаршала Олонго.
Вы его хорошо знали?
– Не могу похвастаться близким знакомством. Я в те времена
носил не особенно высокие чины...
– Но все равно, знали обстановку и людей?
– Да, конечно.
Президент вкрадчиво поинтересовался:
– Как по-вашему, в чем были слабые стороны Олонго? Он был, в
общем, неглуп и решителен, и все же... Что, по-вашему, его, в конце концов, и
сгубило?
Старательно подумав, взвешивая слова, Мазур сказал:
– По-моему, он с определенного момента в некоторые вещи поверил
в с е р ь е з. Всерьез стал думать, что он – непогрешим и велик, что без него
страна придет в совершеннейший упадок и абсолютно все рухнет, что без него и
солнце не взойдет...
– Блестяще! – воскликнул президент. – Вот именно,
адмирал! Вы очень точно это охарактеризовали. В полном соответствии с моими
собственными рассуждениями. Олонго перестал критически относиться и к
окружающей реальности, и к себе самому. И проиграл все, вплоть до собственной
жизни... Даже сбежать вовремя не успел, бегство категорически не сочеталось с
образом великого, непогрешимого вождя... Ну, я тогда был в Европе, а вот вы
лучше меня знаете...
– Еще бы, – горько усмехнулся Мазур, – я тогда еле
ноги унес из города, слишком внезапно все обрушилось...
– Для в а с. Но не для Олонго. Уж он-то обязан был
предвидеть... – президент наклонился к нему, понизил голос: – Вы знаете,
адмирал, в отличие от Олонго я трезво оцениваю свои силы. То, о чем мы будем
говорить, конечно же – секрет. Признаюсь вам по совести, я не вижу для себя п е
р с п е к т и в. Я, конечно, не был никогда ни идеалистом, ни романтиком... но,
заняв свое нынешнее кресло, я, признаюсь, всерьез верил, что сумею переломить
ситуацию. Оказалось, ничего нельзя сделать. Дело не во мне. Я, по-моему, не
самый лучший, но и не самый худший лидер нации. Этакая средняя норма. И тем не
менее... Как я ни старался, страна не смогла вырваться из этого порочного,
заколдованного круга. Добрых тридцать лет продолжается одно и то же: в лесах
сменяют друг друга разнообразные «фронты» и «движения», в столице заходится в
истерике парламентская оппозиция, а честолюбивые генералы – и даже майоры, чтоб
им пусто было! – всерьез задумываются о перевороте, считая, что они на
моем месте смотрелись бы нисколечко не хуже... И, признаюсь под глубочайшим секретом,
они в чем-то правы. Я, в конце концов, никакой не в е л и к и й. Они только
одного не понимают, придурки: что очень быстро столкнутся с тем же клубком
тягостных проблем. Что еще, быть может, тридцать лет по джунглям будут носиться
партизаны с автоматами и взрывчаткой, на дорогах будут греметь взрывы, в
парламенте – драть глотку оппозиция. А прибавьте к этому еще нешуточные
проблемы в отношениях меж племенами, коррупцию, интересы самых разных
финансовых и промышленных европейских групп, которые сталкиваются как раз на
нашей грешной земле... Вы еще не поняли, куда я клоню?
Мазур помотал головой.
– Деликатный вы человек... – усмехнулся Кавулу. –
Так вот, адмирал, как бы вы поступили на моем месте? Прекрасно видя, что ничего
не получается исправить р е ш и т е л ь н ы м образом? Понимая, что не
искорените все проблемы или хотя бы половину? Видя, что ваше пребывание в самом
высоком кресле попросту бессмысленно? Только, я вас умоляю, без дипломатии!
Неужели вы еще не поняли, что со мной можно говорить откровенно? И мне нужны не
дежурные комплименты?
– Ну, не знаю...
– Врете! – решительно сказал президент. –
Прекрасно знаете. Вы же умный человек. Повторяю, я не прошу совета. Я просто
спрашиваю, что в ы сделали бы на моем месте, прекрасно осознавая ситуацию? Закусили
бы удила, как покойный Олонго? Или придумали бы что-нибудь другое?
Он смотрел напряженно и серьезно, с явственным волнением, и
Мазур решился:
– Ну, если говорить обо м н е... Я бы плюнул на все и
решительно у ш е л бы.
– Ага! Купили бы домик в предместье столицы и вели
благонравную, скучную жизнь отставника?
– Не совсем, – сказал Мазур. – Простите
великодушно, но Ньянгатала не принадлежит к числу тех мест, где лидеры, даже
добровольно ушедшие с поста, смогли бы м и р н о жить в предместье или в деревенской
глуши. Рано или поздно кто-то из н о в ы х попытался бы меня д о с т а т ь. То
ли из мстительности, то ли предосторожности ради – вдруг передумаю и вернусь в
большую политику? – то ли из желания найти козла отпущения, на которого
можно многое свалить...
