Они сидели под тентом на краю обширного двора, у самой
изгороди – высоченной, из восьми рядов колючей проволоки, причем надпись
гласила, что некоторые нитки под током, но, разумеется, не сообщалось, которые
конкретно. Подобных изгородей, минных полос и еще каких-то
хитроумно-кровожадных заграждений здесь было предостаточно. Ни один объект
Ньянгаталы так не берегли, как алмазные копи: несколько кордонов и запретных
зон, чуть ли не полк солдат в охране, бронетехника, мобильные патрули,
собственные авиаотряды и прочее, и прочее. Игра, понятно, стоила свеч.
А еще здесь, пожалуй, были самые окультуренные, чистенькие и
цивилизованные места во всей стране: безукоризненные здания с чисто вымытыми
окнами, аккуратные асфальтовые дорожки, клумбы с цветами, за которыми ухаживал
целый штат садовников. У власти было достаточно ума, чтобы компенсировать
повышенным комфортом жизненные неудобства здешнему персоналу, который держали
чуть ли не на тюремном режиме...
Ничего, сказал себе Мазур. Прорвемся. Оружия навалом,
провизии тоже, команда не из хлюпиков, маршрут не так уж сложен. По закону
теории...
К ним, звонко стуча каблуками по бетону, приблизился
аккуратный солдатик, вытянулся, бросил ладонь к берету:
– Прошу прощения, господин курьер, вас просят в хранилище...
Кроме обычного набора шевронов, нашивок, эмблем и значков,
на его левом плече красовался черный треугольник острием вниз с золотым
изображением окруженного сиянием алмаза и скрещенных мечей – «алмазный
спецназ», придуманный кем-то из весьма далеких предшественников нынешнего
президента.
Мазур охотно встал и двинулся следом за провожатым через
невероятно чистый, не по-африкански ухоженный двор – ни единой сориночки, ни
клочка бумаги, не говоря уж об окурках. Они подошли к большому прямоугольному
зданию, этакой глухой коробке с немногочисленными окнами, больше смахивающими
на бойницы, – и началось…
По въевшейся в кровь привычке прилежно фиксировать все
детали, Мазур насчитал восемь постов охраны, причем шесть из них представляли
собой не просто часового за стойкой, а перегородившую коридор стальную решетку.
Провожатый отсеялся еще на входе в здание по причине малозначительности, через
три следующих поста его вел детина с капральскими нашивками, на четвертом
капрала сменил лейтенант, на пятом тормознули и лейтенанта, заменив целым
майором с зелено-золотым аксельбантом штабиста. По логике, следовало бы ожидать
появления полковника, но обошлось – майор и довел Мазура до последней, вроде бы
ничем не примечательной двери. А уж сколько было проверок документов, цепким
взглядом, сличавших с фотографией персону курьера, – не сосчитать. Гораздо
больше, чем постов, – кое-где за поворотом коридора или на лестничной
площадке обнаруживался автоматчик, которому опять-таки следовало по новой
предъявлять все, чем богат.
Только когда майор распахнул перед Мазуром дверь, оказалось,
что она стальная, толщиной чуть ли не в ладонь. Но двигалась легко и абсолютно
бесшумно.
Банально, но Мазур ожидал увидеть нечто вроде ряда сундуков,
заполненных сияющими каменьями, или, на худой конец, длинные шеренги стеклянных
витрин, опять-таки полные алмазов. Ничего подобного. Все четыре стены обширной
комнаты были заняты чем-то вроде старомодной библиотечной картотеки: десятки
маленьких ящичков с крохотными круглыми ручками и аккуратными ярлычками с
непонятными буквенно-цифровыми обозначениями. Посреди комнаты помещался не
особенно и большой стол, крытый зеленым сукном, чертовски старомодный, может
быть, и впрямь антикварного возраста. По одну сторону сидела Анка (щеголявшая
ради такого случая в строгом и элегантном сером брючном костюме с белой
блузочкой), по другую – два пожилых субъекта, черный и белый, в серых костюмах,
сшитых в те времена, когда был еще жив Джон Кеннеди (такое сложилось
впечатление, с первого взгляда), и узких черных галстуках. Было в них что-то то
ли от гробовщиков, то ли от диккенсовских клерков, разве что одетых чуточку
современнее.
Черного звали господин Абди, белого – господин Лабранш. Они
еще раз проверили многострадальные документы Мазура, все до единого,
переглянулись с уныло-многозначительным видом, и господин Абди объявил, что
«пора начинать». Разумеется, если господа курьеры не против.
Господа курьеры были не против. И началось...
Появились электронные весы и куча других причиндалов.
Парочка работала сноровисто, отработанными до автоматизма движениями выполняя
каждый свою часть работы: господин Абди взвешивал очередной камешек (больше
похожий на кусок бутылочного стекла или осколок автомобильного подфарника),
записывал вес, дожидаясь кивка Мазура как подтверждения того, что записано
совершенно точно. Затем господин Лабранш брал означенный камешек в левую руку,
правой, не глядя, хватал кусок вощеной бумаги и в три секунды заворачивал,
превращая в некое подобие неказистой конфеты. «Конфетки» складывались в мешочек
из прозрачного пластика. Горловина мешочка туго обматывалась витым шнурком, на
него надевались две металлических печати, которые они поочередно сминали в
лепешку: Мазур – маленькими щипцами-пломбиром, выданным ему при отлете, а
господин Лабранш – аналогичным своим. Мешочек откладывался к собратьям.
Мазур должным образом оценил придумку: если с коробочкой или
ящичком, даже опечатанными, еще можно провести какие-то манипуляции в обход
печатей, то любой разрез на прозрачном пакете сразу бросится в глаза. Можно,
конечно, разрез потом аккуратно сплавить чем-то раскаленным... нет, наверняка
что-то придумано и против этого, синтетика какая-то х и т р а я: скажем, особо
тугоплавкая или, наоборот, при попытке поднести раскаленный предмет к разрезу
сгорит наполовину, моментально выдав, что мешочек вскрывали...
Процедура была нудная, невероятно долгая, очень скоро
вогнавшая Мазура в тихое уныние. Господа в серых костюмах вовсе не
священнодействовали – шуровали с бесстрастностью пересыпающего уголек кочегара.
Этакий «синдром старого кассира», ага. Неудобно было спрашивать прямо, но у
Мазура создалось впечатление, что два спеца работали на этих должностях еще при
португальцах, спустивших флаг более тридцати лет назад. Через их руки алмазов
должны были пройти тонны... ну, во всяком случае, многие пуды. Ни проблеска
интереса, ни тени каких-то эмоций, канцелярские крысы работали бесстрастно, с
ненаигранной скукой, будто не алмазы паковали, а горох перебирали.
Поскольку все унылое когда-нибудь кончается, пришел конец и
фабрикации некрасивых «конфеток». Получилось ровно двадцать пять мешочков, как
и было сказано, вес нетто – два килограмма три грамма (в каратах,
соответственно, впятеро больше).
Пытка на этом не оборвалась – Мазуру пришлось подмахнуть еще
кучу бумаг, причем люди в сером настаивали, чтобы он каждую сначала внимательно
прочитал, а там, где бумаги были в нескольких экземплярах, убедился в
совершеннейшей идентичности таковых. Напоследок подписали еще парочку бланков:
о том, что Мазур передает данным господам свой пломбир, номер такой-то... а они
ему, соответственно, свой, номер сякой-то...
Мазур настолько втянулся, что отодвинув акты обмена
пломбирами, остался сидеть с авторучкой на изготовку – не верил, что все
кончилось, ждал продолжения.
