Анка откинула вверх широкий мягкий подлокотник кресла –
якобы для того, чтобы развалиться поудобнее, а на деле наверняка хотела
обеспечить свободу действий. Шарль оглянулся снова, и его лицо Мазуру очень не
понравилось: ну нельзя же пялиться так тоскливо, тревожно... Нужно
импровизировать – но поди угадай, что придет в голову сообщникам, как и они не
в состоянии отгадать, что Мазур придумает. А он так ничего и не придумал, решив
не бежать впереди событий...
Его легонечко отклонило к борту – самолет, в точном
соответствии с расчетным временем, менял курс, уходил вправо, и отклонение было
таким, что его должны были чувствовать все, кто находился на борту...
– Да, вот кстати… – вдруг громко произнес капитан.
Реплика была насквозь дурацкой – никто не разговаривал, за
время полета прозвучала лишь пара пустяковых фраз. Походило на условный сигнал,
не особенно и изощренный, Мазур начал утверждаться в этой мысли, когда увидел,
как мгновенно подобрался лейтенант и машинальным движением коснулся цевья
прислоненного к креслу автомата. Тут же опомнился, неуловимым движением
запустил руку под пиджак и тут же убрал – но этого якобы небрежного жеста как
раз хватило бы, чтобы расстегнуть чехол висевшей под мышкой
мини-трещотки, – кобура, очень может оказаться, и вытяжкой снабжена...
Бросив прибор на свободное сиденье рядом с собой, капитан
рванулся из кресла, в два шага преодолел расстояние, отделявшее его от пилотского
кресла, громко спросил:
– Почему изменили курс?
– Берегите пенсне, Киса... – произнес Мазур по-русски.
Это было сказано исключительно для Анки, поскольку Шарль
вроде бы русским не владел, – по крайней мере, так он сам говорил. Совсем
недавно Анка при Мазуре показала неплохое знакомство с шедевром русской
классики и должна была прекрасно помнить, что реплика эта послужила прологом к
бурной сцене...
Шарль повернул голову:
– То есть?
– Почему изменили курс? – уже чуть ли не рявкнул
капитан, нависая над ним в неудобной позе, задевая затылком скошенный к носу
потолок пилотского отделения.
– С чего вы взяли? – откликнулся Шарль довольно
хладнокровно, продолжая вести самолет н о в ы м курсом.
– Вы отклонились от утвержденного маршрута. У меня с собой
навигационный прибор, я прекрасно понял...
Сидевший вполоборота к двум оставшимся пассажирам Мазур
видел, что Анка готова вскочить, а лейтенант подался вперед, с нехорошим
выражением лица. Вряд ли они что-то подозревали. Скорее уж, дело обстоит
классическим образом: им назвали несколько ключевых п о з и ц и й, предупредив,
что в случае малейших изменений реагировать следует предельно жестко,
пресекать, возвращать события в прежнее состояние...
– Знать не знаю ни про какие в а ш и маршруты, –
рявкнул в ответ Шарль, очевидно, как и Мазур, приверженец здоровой
наглости. – У меня свои инструкции. Какой еще маршрут?
– Утвержденный правилами.
– Чихать мне на правила. У меня свои. Я обязан груз
доставить в целости и сохранности, а не баловать с...
– На прежний курс! – вовсе уж несгибаемо рявкнул
капитан, выхватывая из-под пиджака «Скорпион». – Стрелять буду!
Кургузенькое дуло маячило у виска пилота, что, в общем, было
совершеннейшим идиотством – или капитан умел, как и Мазур, управлять такими
игрушками и полагал, что в случае чего справится сам?
Шарль что-то сделал – в тот самый момент, когда Мазур,
увидев быстрый жест Анки, прыгнул на капитана.
Слишком многое произошло одновременно.
Самолет провалился вправо и вниз, задирая левое крыло
градусов на сорок пять, Мазур и Анка столкнулись в проходе, треснувшись висками
так, что в глазах искры засверкали, машину крутануло в парочке причудливых
виражей, оглушительно стрекотнула близкая очередь, салон заволокло тухлой вонью
порохового чада... Что-то обожгло Мазуру макушку. Вскрик, треск, мельтешение
разноцветных пятен за окнами, тугие струйки воздуха, ударившие в лицо, словно
жесткие прутья сухого кустарника...
Руководствуясь исключительно звериным инстинктом, а не
человеческим рассудком, Мазур ухитрился развернуться на месте, упал на мягкий,
чистейший пол, крытый синим синтетиком, одновременно выхватывая револьвер,
выбрасывая вперед руку с оружием, нажал на спуск...
Лейтенанта выбросило из кресла, он завалился набок, выпустил
«Скорпион», рухнул с неуклюжестью уже неживого. Над головой Мазура захлопали
новые выстрелы. Самолет уже швыряло, болтало, трясло, то неимоверная тяжесть
наваливалась, то, полное впечатление, взлетаешь к потолку, не чувствуя
заходящегося сердца...
Моторы звучали как-то странно, ненормально. Невероятным
усилием Мазур ухитрился извернуться, цепляясь одной рукой за ближайшее кресло,
поднялся на ровные ноги и встал в проходе, удерживаясь вертикально, как ни
мотало.
Уши резанул отчаянный визг – это Анка, расставшись с
суперменистостью, чуть ли не ультразвук испускала.
Было от чего: капитан, нелепо скрючась, полусидел-полулежал
в узком закуточке меж креслом пилота и дверцей, голова моталась так, как у
живых не бывает, но и Шарль уткнулся лицом в приборную доску (в затылок попало,
тут же определил Мазур), посунулся вперед, навалился на штурвал, лобовое стекло
наполовину затуманено пулевыми пробоинами и сетью разбегающихся от них трещин.
Воздух тугими струйками, прямо-таки т в е р д ы м и, бил в дыры. На глазах
Мазура вывалился треугольный кусок стекла – и воздух ворвался в него форменным
п о л е н о м, бесконечным, лупившим в лицо со всей дурацкой мощи...
Свист рассекаемого воздуха заглушил Анкин отчаянный визг.
Самолет чуть ли не вертикально рушился вниз – в неуловимую долю секунды Мазур успел
осознать, что в штопор они не свалились, но все равно, дела хреновейшие, за
окнами – мельтешение уже совершенно неразличимых цветов и оттенков, сливавшихся
в пестрые полосы, словно бы винтообразно завивавшиеся вокруг машины, Мазура
швыряло совершенно непредсказуемо, он, однако удержался на ногах, выпустил уже
ненужный револьвер...
Глава 10
Пехота без бравых песен
Анка скорчилась, зажав руками голову. Отшвырнув ее в сторону
ногой, – не было времени на галантные уговоры – Мазур рванулся вперед, борясь
с рывками, толчками и ежесекундными изменениями центра тяжести. Показалось, что
его на миг перевернуло вверх ногами, а потом вернуло назад – очень может быть,
и не показалось...
Уцепившись обеими руками под мышки, он вырвал невероятно
тяжелое тело из кресла, с трудом различая, что творится вокруг, отпихнул
куда-то вбок, насколько удалось, молодецким рывком высвободив застрявшую ногу,
рухнул в кресло и ухватился за штурвал. Перед глазами крутились цветные полосы,
то ли далекие, то ли уже совсем близкие, потроха рвались через горло, тяжесть
давила на плечи, вжимая в сиденье.
Опять-таки на инстинктах, не пытаясь предпринимать что-то
осмысленное, он потянул штурвал на себя. Что-то делал ногами, даже не долгом
движимый, а инстинктом самосохранения, оравшим, что промедление смерти подобно,
и хорошо, что случалось отрабатывать подобное на тренажерах, хоть и чертовски
давно...
