Они оказались у машины. На взгляд Мазура, ни малейшего
изъяна, хоть сейчас прыгай за руль и лихо уносись в облаке пыли... Вокруг
стояла безмятежная тишина, из-за угла появился худющий подросток в желтой майке
и домотканых штанах по колено, мельком поглядел на Мазура с Анкой и прошел
мимо, присел на корточки у радиатора машины, разглядывая ее с вялым интересом.
Изнутри, из барака, доносилось размеренное клацанье, вроде бы не связанное ни с
чем милитаристским.
Они поднялись по трем ступенькам расхлябанного деревянного
крылечка. Входная дверь была открыта, так что стучать не пришлось. Вся внутренность
барака оказалась одной-единственной большой комнатой, не разгороженной
перегородками. На стене справа висело несколько картинок, имевших внешние
признаки наглядной агитации: портрет президента (точнее, цветная фотография не
лучшего качества и скромного размера), пара плакатов с сиявшим над белым
городом солнцем, могучими белозубыми крестьянами, куда-то шагавшими колонной с
мотыгами на плечах и идиотскими улыбками, а также антиспидовскими лозунгами,
проиллюстрированными перечеркнутыми шприцами и самокрутками с местной дурью.
Красный уголок, ага. «Сурок» сидел за ветхим столом в торце барака. За спиной у
него красовался пыльный государственный флаг, а сам он старательно, двумя
пальцами, выстукивал что-то на пишущей машинке, которая, по первому впечатлению,
была антиквариатом еще при португальцах. Точно, крайне походило на мэрию – с
учетом окружающей убогости.
При виде вошедших хозяин с превеликой охотой оторвался от
своего занятия, поднял голову и изобразил лучезарную улыбку – именно что
изобразил, рожа у него, оценил Мазур, была самая что ни на есть продувная.
– Посматривай... – сквозь зубы сказал он Анке, быстрыми
шагами приблизился к столу и спросил резко: – По-английски говорите?
«Сурок» все с той же широченной улыбкой развел руками, пожал
плечами, повертел головой и выдал длинную фразу на местном наречии, расшифровке
не поддававшуюся.
«Дуркует», – подумал Мазур. Деревня цивилизации не
чужда, а поблизости – принадлежащие американцам рудники и плантации, так что
какой-то минимум он обязан был усвоить...
– Так-таки и не говорите? – допытывался Мазур.
«Сурок», широко улыбаясь, мотал головой. Бить его в торец
было, пожалуй что, перебором. Лихорадочно копаясь в памяти, Мазур соображал:
здесь обитают гватепеле, ага, значит, хоть пару-другую слов в свое время
усвоил, бывал в этих краях... Ну да, как же!
С вопросительной интонацией, надеясь, что вспомнил
правильно, Мазур выговорил:
– Таба кисангано?
Вот чудо, типчик закивал! Значит, правильно вспомнил: «Ты
староста?» Еще парочка фраз пришла на ум, но они в данный момент совершенно не
годились: на кой черт Мазуру знать, не отравлена ли в колодце вода и не
заложены ли поблизости мины? Из здешнего колодца все равно не пить, а мин тут
давненько не закладывали вроде бы...
Тьфу ты! Он доподлинно вспомнил то, что справный солдат
обязан в первую очередь заучить в стране пребывания... Набрал в грудь побольше
воздуха, еще раз освежил память и старательно рявкнул:
– Мансана а сула бе та на! Куивало батака а мансанита суба!
Ба та, ла та, ша та, карава матаба туа! Чу, ба та, ла та! Хуту ба лу киту...
Это была высокопробная матерщина, подробно исследовавшая
генеалогию старосты и обнаружившая в ней массу позорных обстоятельств. А также
обещание оторвать к чертовой матери кое-что важное.
Ну, в конце концов, настоящие сотруднички Лесного корпуса
тоже не церемонились бы со старостой захолустной деревушки, находись они при
исполнении...
Старосту, сразу видно, п р о н я л о. Закрепляя успех, Мазур
добавил:
– Кавуту ба ла матари! Ну, вспомнил английский?
Староста закивал и проговорил на приличном английском:
– Вспомнил, как тут не вспомнишь... Руки подними, падаль!
Мазур так и не успел ничего предпринять – и Анка тоже. Во
всех шести окнах барака – без рам и стекол – возникли недружелюбные рожи,
направили внутрь автоматы. Сзади знакомо лязгнуло – это передернул затвор
«Калашникова» тот самый худой юнец в желтой майке и домотканых по колено
портках. Староста, уже не выглядевший сонным байбаком, проворно извлек из стола
старомодный, но ухоженный револьвер британского производства и, вытянув перед
собой обеими руками, нацелился Мазуру в живот.
– Руки вверх, говорю! – заорал он на том же вполне
приличном английском. – Кому говорю?
Мазур медленно поднял руки, успев подумать, что давненько уж
так не прокалывался: но ведь три часа наблюдали, типичнейшее сонное царство,
дыра дырой... Сзади послышались едва различимые шаги, в затылок уперлось нечто
твердое, которое могло оказаться исключительно дулом автомата – и подросток
проворно выдернул у Мазура из кобуры револьвер, а из ножен – кинжал. То же
самое проделал с Анкой. Живенько отбежал, не дожидаясь неприятных сюрпризов.
Проворно выскочив из-за стола, староста распорядился:
– Пошли к двери, оба! Кругом!
Под прицелом стольких дул не особенно и поспоришь... Мазур
вышел первым – а перед ним пятился державший его на прицеле юнец. Следом шла
Анка. Орал староста:
– В соседний дом, живенько!
Соседний барак оказался чуточку ухоженнее – разделен на
несколько комнаток. Староста орал:
– Направо! Руки не опускать!
Мазур вошел в комнатку, где за пустым колченогим столом
восседал на стуле здоровенный детина в пятнистом комбинезоне и синем берете. На
рукаве у него красовалась чистенькая сине-красная повязка с какими-то буквами,
а на берете – здоровенная, не без старания изготовленная кокарда желтого металла.
Ни к повязке, ни к кокарде Мазур особенно не приглядывался – ровным счетом
ничего интересного, один из тех вечных, как тараканы запечные, национальных
фронтов, чье наличие и неистребимость привели президента Кавулу к черной
меланхолии и твердому решению драпануть из страны с набитыми карманами...
Вокруг столпилась целая орава, упершись в разные участки
организма автоматными дулами. Держались они несуетливо, совершенно спокойно, и
вот именно это Мазуру и не нравилось: народ, сразу видно, бывалый, с таким труднее
работать, предпочел бы начинающих сопляков, и стрелять не умеющих прицельно, и
неуклюжих, как морж на суше...
Верзила разглядывал их, выпуская дым в потолок. Что-то
скомандовал на своем, непонятном – и Мазуру быстренько обшарили карманы, кинули
на стол ламинированную карточку, рядом – Анкину.
– Лесной корпус... – протянул верзила, ухмыляясь так,
будто настроился с самого начала не верить ни единому слову пленных. – И
что же вы здесь делаете, судари мои?
Мазур добросовестно ответил:
– Изучаем район. Для устройства нового заповедника. А с кем,
собственно...
– Капитан Батаги, – сказал верзила. – Начальник
контрразведки округа Патриотического фронта.
