Он увернулся от нового удара ногой, нацеленного в висок, е р
з н у л боком по траве, смог наконец вскочить и распрямиться, развернулся к
нападающей лицом. И нож успел выхватить.
Анка наседала, как обкурившаяся рысь, с невероятной
быстротой нанося удары, используя все четыре конечности почище любой шимпанзы,
меняя позиции, направление атаки, так что не было никакой возможности у г а д а
т ь следующий удар.
Сделав пару энергичных махов рукой с ножом, Мазур заставил
ее чуток отпрыгнуть – и сорвал попытку развернуть его лицом к солнцу, уж эти
фокусы он прекрасно знал... Впрочем, и она увернулась от его аналогичной
попытки, и солнце било им в глаза исключительно сбоку. Та еще была пляска...
Куда упал его револьвер, Мазур не видел, и не было ни
секунды времени отыскивать его взглядом. Не давала ему девка такой возможности:
металась, как фурия, наседала в поразительном темпе, явно пытаясь измотать с
ходу...
Задача перед Мазуром стояла труднейшая: во-первых,
качественно отмахаться, избежать и удара любой из четырех к о с т е й, и
сверкающего, заточенного до бритвенной остроты клинка. И, что важнее, нужно
было сделать две взаимоисключающих вещи: и атаки отбивать, и не давать ей
отодвинуться достаточно далеко, чтобы успела выхватить свой револьвер, у нее-то
пушка осталась в кобуре...
Они кружили меж кочек, отчаянно пытаясь то повернуть
противника лицом с ослепляющему солнцу, то достать так, чтобы упокоить с одного
удара – да вдобавок то и дело Анка пыталась выхватить револьвер, а Мазур всякий
раз это пресекал.
Увернулся в очередной раз – и сверху вниз по ребрам слева
черкануло острие, моментально вспоров рубашку, расслоив кожу. Впервые у Мазура
на миг сорвалось дыхание, задев пяткой очередную кочку, он потратил на
сохранение равновесия и у х о д в сторону не мгновение, а парочку. Скверно.
Никак нельзя сказать, что он выдохся, но повторялось то, что уже имело место в
заграничном отеле: на него напирало создание, в два раза моложе, имевшее чисто
технические преимущества – реакция лучше, связки гибче, организм не такой
истрепанный тридцатилетними странствиями по белу свету... И все такое прочее.
Ох... Кончик клинка вспорол правое плечо в опасной близости
к шее – но зато Мазур угодил ногой по наполовину вытащенному из кобуры
револьверу, он отлетел куда-то, Анка, с исказившимся лицом зашипев от боли, в
точности, как он, бесповоротно потеряла из виду свой огнестрел... Шансы, можно
сказать, равные – но в глубине души прекрасно понимаешь, что не так все это,
ох, не так, все труднее...
Он присел – нож, нацеленный в правый глаз, прошел мимо. Но
не удалась попытка подсечь ее ногу, свалить в траву...
Где-то на самом донышке сознания предостерегающе, едва
слышно тренькнул первый звоночек – не страх, не паника, но, безусловно, п р и б
л и ж е н и е чего-то, панику чрезвычайно напоминавшего. Называлось это – с о м
н е н и е, но хрен редьки не слаще, сомнение ведь – в своих силах, в
стопроцентной уверенности в победе, так что ничего хорошего...
Мазур выдохнул:
– Брось нож, сучка, – живьем останешься... Слово.
– Ищи дураков... – так же тяжко, скупо цедя слова,
выдохнула Анка, пытаясь зайти сбоку. – Два на два не делится...
Острие шло ему в горло. Мазур отбил руку, ушел, прицелился
ребром левой ладони по сонной артерии – и ринулся вперед, сделав отвлекающий
взмах рукой с ножом. Сорвалось...
Анка молниеносным движением перехватила нож за рукоять – но
теперь уж Мазур, кинувшись вперед, сорвал попытку кинуть в него холодняком. За
что поплатился ударом по ребрам – не ножом, ногой, так что не смертельно...
Пора было менять тактику. Кардинально.
И он, собрав всю волю, весь опыт, стал о т с т у п а т ь,
играть утомившегося, выбившегося из сил гораздо больше, чем это обстояло на
самом деле. Подпустил неуклюжести. Стараясь, чтобы все выглядело, как нельзя
более естественно. Пропустил удар носком ботинка по бедру, недостаточно
проворно ушел от нового сильного пинка.
Ага! Ее азартное, искаженное злобой личико озарилось
подобием радостной улыбки – показалось девке, что явственно почуяла слабину,
задавила старичка молодым напором, вымотала...
Воспрянувший духом Мазур продолжал игру в прежнем ключе: еще
раз н е л о в к о ушел от удара рукой, позволил на миг – один-единственный –
развернуть себя лицом к солнцу...
И это лицедейство, балансирование на опасной грани принесло
должный результат: Анка, принимая все за чистую монету, стала легонько х а лт у
р и т ь. Уверившись, будто переломила ситуацию и с м я л а противника, чуточку
поддалась самоуверенности. Немного успокоилась, чего как раз и нельзя было
делать... Ослабла прежняя отточенность, безукоризненность пируэтов, маневров,
ударов, появилось самонадеянное нахальство – все это лишь наметками
прорывалось, но ведь н а ч а л о с ь...
Мазур, увертываясь, уклоняясь, упрямо работал в том же ключе
– почти не атаковал, главным образом отбиваясь и уходя, намеренно допустил
шумный сбой дыхания, чтобы услышала, великолепно сымитировал, будто
поскользнулся. Чем больше он «уставал» и «промахивался», тем больше дурной
самоуверенности появлялось у атакующей фурии, она даже улыбнулась, тратя на это
совершенно неуместное в такой момент действие лишние усилия мускулов и лишнюю
секунду...
Мазур тщательно выбирал м о м е н т.
И когда он настал, действовал с предельной собранностью,
превратив все тело в нерассуждающий механизм, проворный и смертоубойный.
Обманным движением инсценировав атаку справа, ушел влево, рухнул на колено – и
вместо того, чтобы уклониться, как она несомненно ожидала по логике событий,
нанес удар, выбросив вперед руку...
Нож вошел м я г к о, идеально. Левой рукой захватив ее
запястье, Мазур увел нож в сторону – и почувствовал неописуемые словами п е р е
м е н ы в теле нападавшей. Ее рука д р о г н у л а, наливаясь вялостью, лицо
изменилось, застыло, искажаясь безмерным удивлением и о с о з н а н и е м – и
на нем появилась едва ли не детская обида... а потом глаза тем же неуловимым
манером п о г а с л и, утратив некую искру, остались прежними, но н е ч т о
ушло безвозвратно...
Выдернув нож, Мазур отпрянул – и Анка рухнула лицом вниз, в
траву, на лобастые кочки, нелепо вывернув руку с ножом, конвульсивно подергивая
ногами, что длилось недолго.
Он стоял, уронив руку с ножом. Легкие работали, как
кузнечные меха, все порезы моментально заболели – пекло, жгло, ощущалась липкая
кровь. Солнце опускалось к верхушкам деревьев, стояла тишина, наполненная
резким запахом мяты, вытоптанной травы, – и Мазур, как никогда прежде,
ощутил нечеловеческую усталость, не тела, а д у ш и. Это навалилось, как ливень.
Он вдруг понял, как бесконечно устал – бродяжничать по свету, разгадывать козни
и уворачиваться от опасностей, взрывать, стрелять, убивать, побеждать,
переигрывать, одолевать...
Это сотрясало тело, как приступ тропической лихорадки, а то,
что творилось в голове, описать нормальными человеческими словами было
решительно невозможно. Он стоял посреди знойной, жаркой Африки, уронив руки,
таращась пустым взглядом на лежавший у его ног труп, чувствуя невероятную
тяжесть, пригибавшую к земле... В голове билось одно: когда э т о м у придет
конец? Слишком долго для нормального человека все это продолжается...
