А потом он справился со всей этой напастью – моментально и
бесповоротно, словно смял и отбросил пустую сигаретную пачку. Как-никак он был
сугубым профессионалом и не мог позволить себе передышки, предстояла еще масса
хлопот: и понадежнее упрятать тело, сделав все, чтобы его не смогли опознать, и
от лишней поклажи избавиться, и убраться отсюда до возможного появления
нежеланных свидетелей, а ведь до конечной точки маршрута оставался еще изрядный
кусок, так что он, собственно говоря, был на полпути... Один, бравый.
Шумно выдохнув, помотав головой, о т о ш е л. Стал прежним.
Глава 16
Под сенью христианской благодати
Католическая миссия выглядела примерно так, как Мазур и
ожидал, – ему уже доводилось в здешних местах видывать подобные заведения.
За двадцать лет мало что, в общем, изменилось. Недавно побеленная церквушка с
острой зеленой крышей и католическим крестом на гребне, несколько глинобитных
хижин, крытых банановыми листьями, три домишки из неизменного рифленого железа,
низкая изгородь – загон для скота, тронутый ржавчиной водонапорный бак на
треножнике из железных труб, небольшое поле, крохотные банановые посадки. На
крыше одной из «рифленок» – убогонькая спутниковая тарелка, а возле другого
домишки – джип с брезентовым тентом. И то, и другое Мазура чрезвычайно
порадовало – и новости можно узнать, и машину до Инкомати нанять... ну, а в
крайнем случае нарушить одну из заповедей...
Он оглядел себя. После того, как радиатор окончательно
закипел и сдох, Мазур прошагал пешком километров пять, основательно покрывшись
сухой желтоватой пылью. Одежда, сначала вымокшая напрочь, потом высохшая на
теле, и без того выглядела предосудительно, а порезы от ножа ее тем более не
украсили. В разрезах виднелись полосы пластыря, и нижняя челюсть залеплена
пыльным пластырем. Кобура и ножны на поясе... Мазур выпростал рубашку из брюк –
так, конечно, совершенно оружия не скроешь, но демонстративности все же меньше,
Божий дом как-никак, и контингент соответствующий... Автомат, увы, не спрячешь,
так и висит на плече. Ну, что поделать – места довольно глухие, здесь как-то
редко встречаются щеголи в смокингах и лаковых бальных туфлях. Должны были
притерпеться к странноватому народу, выходящему из лесов. Кроме того, у
обитателей подобных мест есть одно ценнейшее качество: они в силу служебного
положения стремятся не влезать особенно в мирские дрязги, не принимать ничью
сторону в гремящих вокруг конфликтах, а также, что характерно, не спешат
стучать полиции и властям касаемо каждого подозрительного путника. Тайна
исповеди опять же... ну, до этого, уверен, не дойдет, нужно же заботиться о
душевном здоровье Божьих людей. Вроде бы ко всему на свете притерпелись – но
можно представить, что с ними будет, вздумай Мазур подробно и обстоятельно
исповедоваться... Людей жалко, точно.
Он направился к миссии открыто, не таясь, по обочине пыльной
дороги. Приблизившись метров на пятьдесят, услышал доносящееся из церкви
заунывное пение на местном наречии. Ускорил шаг – хотелось есть и пить, тело
требовало отдыха.
Навстречу ему бросилось с полдюжины худых разномастных
барбосов. Обступили кольцом, побрехали малость для поддержания своего имиджа
неподкупных сторожей, а потом, лениво повиливая хвостами, разбрелись в тенек.
Мазур остановился, оглядываясь. Хлопнула дверь того домика,
что был украшен спутниковой тарелкой. Невольно присвистнув, Мазур,
демонстративно складывая руки на груди, следил за приближавшимся индивидуумом.
Тот безусловно заслуживал внимания – колоритнейший тип, ага.
Громадный негр средних лет, в полосатой, серо-бело-черной накидке-бубу и черной
шапочке на манер ермолки. Все бы ничего, но обаятельный облик... Нос
давным-давно переломан и свернут на сторону, на щеке жуткий шрам – непонятно,
чем могло так прилететь, но кто-то старался на совесть. И на правой руке
тянется от локтя к плечу двойной шрам, похожий на зигзаг молнии. Что-то
непохоже это на следы звериных когтей – скорее уж этот субъект в свое время
крупно поскандалил с родственными индивидуумами, вооруженными чем-то
примитивным, но чертовски эффективным, вроде вил и затейливых боевых дубин,
какие до сих пор в ходу у иных лесных племен. Дискуссия, надо полагать, была
жаркая, но что-то не похож этот великан на страдающую сторону...
В руке у незнакомца был увесистый посох с резным навершием,
больше напоминавший добрую оглоблю, – и держал его человек сноровисто, с
таким видом, словно готов был показать во всем блеске классическую «фалубу»,
смертоубойные приемы драки на палках.
Мазур стоял, сложив руки на груди. Великан неторопливо к
нему приближался. Даже учитывая местную специфику, он что-то не походил на
священника. Нательный крест, правда, красуется на могучей груди – но именно что
нательный, а не священнический. Размером, правда, с ладонь – под стать
габаритам. А за поясом-то у нас... А за поясом у нас определенно нешуточных
размеров пистолетище, укрытый полой накидки. Ну, точно, не поп. Когда это
последние двести лет католические патеры разгуливали при оружии? Давненько
прошли времена воинствующей церкви и лично руководившего осадой крепостей
кардинала Ришелье...
Великан остановился. Их разделяло метра три, и Мазур на
всякий случай изготовился отразить удар посоха.
Незнакомец произнес что-то, судя по звукам, на
португальском.
– А нельзя ли по-английски? – спросил Мазур кротко, с
надлежащим христианским смирением.
– Да можно, пожалуй что, – пробасил великан. –
Какие у вас надобности, сэр? – он сделал паузу, выразительно оглядывая
Мазура и его автомат. – По служебным делам путешествуете, или у вас
личные... странствия?
– Собственно говоря, и то, и другое, – сказал Мазур
спокойно, ровно. – Я инспектор Лесного корпуса. Был в командировке в
здешних местах, угодил в район боевых действий, лишился машины. Километрах в
пяти отсюда полетел радиатор. Шел пешком... Извините за навязчивость, но
пожелания у меня, можно сказать, классические: ночлег и приют... Я человек
скромный, и много мне не нужно. В состоянии даже на Божий храм пожертвовать...
Он достал закатанное в пластик удостоверение и предъявил
великану. Тот сделал небрежный жест свободной рукой:
– Господь не требовал, сын мой, проверять документы у
путников, просящих приюта...
Но сам, Мазур мог поклясться, зорко и внимательно успел
прочитать документ. Мазур спрятал удостоверение в нагрудный карман мятой
пыльной рубашки, посмотрел выжидательно. Великан посторонился, указал на домик,
из которого вышел:
– Входи, сын мой, пользуйся гостеприимством...
Собрав всю свою светскость, Мазур осведомился:
– Позволено ли будет узнать ваше имя, падре?
– Увы, сын мой, – сказал великан с хорошо разыгранным
смирением и лукавством во взоре, – недостоин я сана, какового и не имею. Я
– Педро, скромный здешний причетник...
Должность эта Мазуру была смутно знакома исключительно по
«Трем мушкетерам», и он не стал задавать излишние вопросы – ну, понятно и так,
нечто вроде прислужника при храме, помнится... Вошел в дом. Прозаически повесил
автомат на вешалку у двери рядом с широкополой соломенной шляпой, уселся на
лавку у стены. Великан Педро что-то крикнул на местном наречии, вскоре вошел в
комнатушку, уселся на лавку рядом с Мазуром. Посох, что характерно, поставил
меж колен.
