В этот момент я очень жалел, что выплатил работникам зарплату за десять лет вперед. И куда мои глаза тогда глядели?
– Никуда я не звонила! – донеслось из-за двери. – И не собиралась. Удовлетворены?!
– Точно?
– Точно! Идите все к демонам!
Я вздохнул, потому что был уверен – она говорит правду. В расстроенных чувствах женщины очень редко лгут. А если честно, то они почти никогда не лгут. Исключением являются только особо ветреные особы и некоторые политики. Ну и шлюхи, конечно. Хотя, по-моему, это честнейшая из профессий.
Короткая прогулка привела к комнатке Лумиля. Старичок тоже сдавленно рыдал – чему я не удивился, зная его тошнотворный характер. Он отказался открывать дверь и повторил примерно те же реплики, что и Сульма. Только в устах благовоспитанного леприкона это звучало немного по-другому:
– Ах, оставьте меня, прошу вас! Я хочу умереть!
– Лучше цветы ей подари с утра, старый дурак!
На этой веселой ноте я вернулся в кабинет. Убедился, что Бримуль по-прежнему где-то вне сознания, а дра’Амор пускает слюни на мои любимые тапочки.
В спальню идти не хотелось. В любой момент мог очнуться братец-баран. Ну, или сиятельный граф мог внезапно испражниться на дорогой ковер или на портрет моей мамочки. Потому я нацепил на незваных гостей по сигнализирующему заклинанию «Карателя» и устроился на диване поближе к окну.
С улицы накатывал холодный ветрище, знаменующий неприятную погоду поутру.
Сквозь подбирающийся сон я подумал, что будет весьма неприятно обнаружить на первоутреннике магическую бомбу у крыльца. Демоны могли сделать еще одну смертоносную попытку.
Но, хвала всем богам, утро выдалось спокойным.
Глава 10
Подготовка к плаванию
К удивлению домочадцев, а также проснувшегося гостя, Малыш почти не орал. Он тихонько скулил, постукивая створками окон. Но доспехи оставались на своих постаментах, картины не падали со стен, а люстры не раскачивались.
– Папа… папочка…
Я протер глаза и, убедившись, что граф дра’Амор успешно похмеляется, а Бримуль по-прежнему «дрыхнет», двинулся на чердак.
Фамильный демон лежал в кроватке, свернувшись калачиком. Он выглядел очень испуганным, прижимал ручки к груди и часто-часто моргал.
– Что с тобой, Малыш? – я поразился неожиданной теплоте в своем голосе. Неужели полюбил этого несносного детеныша с сомнительной родословной?
– Папа, мне страшно.
– Почему?
У меня никогда не было детей, и я совершенно не имел понятия, как надо разговаривать с расстроенным фадемом. Но смотрел на маленькую мордашку, увенчанную кривыми рогами, и невольно расплывался в успокаивающей улыбке.
– Они могли нас убить, папа…
– Не убили бы. Ходжу Наследи – не победить! И… бесстрашного Малыша тоже…
– Пап, я боюсь умирать.
– Вот же глупенький.
И тут я сделал самое невероятное изо всего, на что только был способен. Сел на краешке кровати этого несносного, капризного, сварливого малыша возрастом в несколько месяцев, но на самом деле – тысячелетнего ребенка. И погладил его по голове.
– Папа, а правда все мы будем жить вечно?
Вместо ответа я обнял его и почувствовал на своей шее тонкие шершавые ручонки. Что-то перевернулось во мне…
И тут же вернулось обратно.
– Ладно, Малыш, мне пора.
– Хорошо, папка! – неожиданно легко согласился фадем. – Иди работай. И поймай этих…
Мой фамильный отпечаток так витиевато выругался, что я едва не покраснел.
– Малыш, кхм… Веди себя хорошо. По крайней мере сегодня, пока у нас гости.
– Хорошо, папа.
Я покинул чердак, одной рукой едва ли не придерживая отвисшую челюсть. Или просто задумался и теребил подбородок?
Что же с ним случилось?! И что со мной?.. Неужели родительское понимание?
– Ка-ши! Хочу каши! – заревело во всех углах. Доспехи забарабанили рукавица о рукавицу.
Но проделано это было значительно тише, чем во время сотен других призывов к завтраку.
Не переставая удивляться, я миновал спешащую к фадему Сульму. Ширина ее удивленных глаз равнялась примерно размерам десятка тарелок, в которых плескались лакомства для Малыша.
– Что вы с ним сделали, господин? – Кухарка остановилась и тяжело перевела дух. – Он не кричит!
– Мы просто поговорили, – пожал я плечами на ходу.
– Сколько лет шиву, – пробубнили мне вослед. – И чтобы такой неугомонный мальчишка присмирел?..
Кажется, имя Ходжи Наследи в скором времени готовилось войти в список признанных специалистов в области психологии фамильных демонов.
– Как самочувствие, дорогой граф? – бросил я с порога, оказавшись в кабинете.
– Голова болит, – посетовал Баглентайт, указывая на болезное место. – И амброзиум кончился…
Неподдельной грусти посла мог позавидовать даже актер трагического жанра. А мешки под глазами его светлости были настолько насыщенных цветов – хоть картину рисуй.
Я подумал, что беспробудное пьянство подшефного является несомненным плюсом. Во-первых, он не вспоминает о поврежденной переносице. Во-вторых – не ищет себе дополнительных впечатлений. Гости из дальних стран всегда горят желанием ознакомиться с прелестями Валибура. И мирные театры, Свин-ринг, ипподром – последние места, куда желают заглянуть туристы. Приезжих больше интересуют ночные клубы, притоны, кабаки и более дешевое по сравнению с первыми тремя пунктами – бордели.
Граф же вел себя смирно. Он не требовал женщин, наркотиков или еще каких-нибудь гадостей. Лишь амброзиума.
– Сейчас придумаем, – пообещал я дра’Амору.
Позвал дворецкого и приказал накрыть на стол. Баглентайт не выглядел существом, годным прошествовать на кухню или в столовую. Пришлось позавтракать в кабинете.
Бримуль и дальше успешно притворялся бревном. С помощью Сульмы леприкон налил ему в рот немного воды через трубочку. Братец-баран даже не шевельнулся.
– Ну как, подарил? – тихо спросил я Лумиля.
Тот звучно хлопнул себя по лбу. Точно заправский скакун, сорвался с места. Скрылся в коридоре.
Сульма выглядела не более мрачной, чем вчера. На омертвелом лице кухарки я не заметил каких-либо признаков душевного расстройства. Впрочем, особой радости тоже не было.
– Как спалось, глубокоуважаемая богиня моего желудка?
– Оставьте лесть, господин, – кухарка вымученно улыбнулась. – У меня сегодня нет настроения.
– Ладно-ладно, – я успокаивающе поднял ладонь. Повернулся к графу: – Дорогой друг, не подождете ли меня полчасика-час?
