Книга 1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 2. Июль-Сентябрь, страница 68. Автор книги Харуки Мураками

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 2. Июль-Сентябрь»

Cтраница 68

— Как долго я должна оставаться в этой квартире? — спросила Аомамэ.

— Рассчитывай на срок от четырех дней до недели, — ответила хозяйка. — Затем у тебя сменятся имя и место жительства. Ты окажешься в безопасности очень далеко отсюда. Какое-то время, пока не улягутся здешние страсти, тебе нельзя будет выходить на связь. Встречаться с тобой я пока не смогу. А если учесть мои годы — возможно, мы с тобой больше и не увидимся. Наверное, не стоило втягивать тебя в этот хаос. Поверь, такая мысль не раз приходила мне в голову. Тогда не пришлось бы сейчас тебя терять. И все-таки…

Старушка вдруг замолчала. Аомамэ терпеливо ждала продолжения.

— И все-таки я ни о чем не жалею. Видимо, такова была воля Судьбы — воспользоваться твоими способностями. Выбора не оставалось. Всем этим подонкам противостояла очень мощная сила — она в том числе повелевала и мной. Ты уж меня прости.

— Зато теперь нас кое-что связывает, — ответила Аомамэ. — Очень важное. То, что не связывает больше никого и ни с кем.

— Это правда, — подтвердила хозяйка.

— И эта связь для меня очень важна.

— Спасибо. Надеюсь, твои слова мне зачтутся на Небесах.

От мысли, что хозяйку она больше не увидит, Аомамэ стало не по себе. Одна из немногих ниточек, связывавших ее с этим миром, похоже, обрывалась теперь навсегда.

— Здоровья вам, — сказала Аомамэ.

— А тебе — удачи, — ответила старушка. — Постарайся стать счастливой, насколько возможно.

— Если удастся, — отозвалась Аомамэ. Именно счастье для нее было, пожалуй, самым далеким из всех абстрактных понятий на свете.

Трубку опять взял Тамару.

— Насколько я понял, сувениром ты пока не воспользовалась? — спросил он.

— Пока еще нет.

— Хорошо, если не воспользуешься и дальше.

— Постараюсь, — обещала Аомамэ.

Тамару выдержал паузу, затем продолжил:

— Помнишь, я рассказывал о детском приюте в горах Хоккайдо?

— Как вас разлучили с родителями, увезли с Сахалина и отдали в приют? Конечно помню.

— Так вот, в том приюте был парень, на два года младше меня. Сын японки и негра. Думаю, его блудный папаша служил на военной базе в Мисаве, как раз там неподалеку. Матери своей парнишка не знал — видно, какая-нибудь проститутка или девка из бара, где собирались американские офицеры. Вскоре после рождения мать пацана бросила, и его определили в приют. Ростом выше меня, но соображал туговато. Понятно, все вокруг над ним издевались. Туповат, да еще и цвет кожи другой, можешь себе представить…

— Да уж.

— А поскольку я тоже не японец, нас худо-бедно прибило друг к другу, и мне то и дело приходилось его защищать. Все-таки два сапога пара: беглый сахалинский кореец и полукровка от негра со шлюхой. Низшие касты из всех возможных. Но я научился драться и выживать. А у парня постоять за себя не получалось никак. Уверен, брось я тогда его — он сыграл бы в ящик, и очень скоро. В приюте выживали либо те, кто быстро соображал, либо те, кто здорово дрался. Третьего не дано.

Аомамэ слушала его, ни о чем не спрашивая.

— За что бы тот парень ни взялся, все валилось у него из рук. Вообще ни на что не способен. Ни штаны застегнуть как положено, ни задницу подтереть. И только одно у него получалось здорово: вырезать фигурки из дерева. Дай ему несколько ножичков и деревяшку, таких шедевров настрогает — любо-дорого посмотреть. Без набросков, без чертежей, просто представит что-нибудь — и выстругивает по картинке у себя в голове. Очень реалистично, со всеми мелкими деталями. Такой вот убогий гений, человек единственного таланта.

— Idiot savant, — вспомнила Аомамэ.

— Да, точно. Это потом я узнал, что на свете бывают люди с таким синдромом. Но тогда об этом никто не слыхал. Все просто считали парня тугодумом. Ребенком, который с головой не в ладах, зато фигурки из дерева здорово режет. Но что самое странное — вырезал он только мышей. Эти зверьки получались у него как живые. Поначалу его просили выстругать что-нибудь другое — лошадь, к примеру, или медведя — и даже сводили для этого в зоопарк. Но больше ни к каким животным парнишка интереса не выказал. В итоге на него махнули рукой, и он продолжил выстругивать своих грызунов — разных по размеру и характеру, в самых различных позах… Странная, в общем, история. Хотя бы потому, что ни одной мыши в том горном приюте не водилось. Слишком уж холодно — и совершенно нечем поживиться. Мыши оказались бы просто роскошью для этого нищенского заведения. С чего этот парень свихнулся именно на мышах, не понимал никто… Тем не менее слухи о его деревянных игрушках расползлись по округе, о парнишке написали в местной газете, и вскоре даже появилось несколько желающих его работы купить. Тогда директор приюта, католический священник, выставил несколько фигурок в местной сувенирной лавке, и их успешно продали как изделия народного творчества. Казалось бы, запахло деньгами — но творцу, понятно, не досталось ни иены. Скорее всего, святой отец просто потратил эти деньги на нужды приюта. А юному скульптору выдали резцы и материал, а также предоставили мастерскую, где он стал проводить день за днем, выстругивая мышку за мышкой. По большому счету пацану повезло: от каторжных работ на полях его освободили, и теперь он мог оставаться один и с утра до вечера вырезать любимых животных.

— Что же с ним стало в итоге?

— Не знаю. Когда мне было четырнадцать, я из приюта сбежал и с тех пор живу сам по себе. Пробрался тайком на почтовое судно, доплыл до Хонсю и больше на Хоккайдо не возвращался. Когда уходил из приюта, парнишка все так же сидел, согнувшись над верстаком, и выстругивал очередную хвостатую зверушку. В такие минуты он не реагировал ни на что вокруг, так что я с ним даже не попрощался. Думаю, если выжил — так и сейчас сидит где-нибудь да вырезает своих мышей. Ни на что другое все равно не способен.

Аомамэ молча ждала продолжения.

— Я и сейчас еще вспоминаю его. Жизнь в приюте была невыносимой. Жрать давали мало, все ходили голодные, зимой зуб на зуб не попадал. Работать нас заставляли как проклятых, старшеклассники издевались над мелюзгой. А этому хоть бы хны. Взял резец и деревяшку — и вроде бы жизнь налаживается. Иногда, заканчивая фигурку, впадал в какой-то безумный экстаз, но в целом был тихим, незлобивым, никогда никому не мешал. Просто сидел себе и выстругивал деревянных мышей. Когда брал в руки очередную деревяшку, очень долго разглядывал ее со всех сторон, пытаясь разглядеть, что за мышь в ней сидит — какого размера, в какой позе и так далее. Мог это делать часами. Как только увидит, хватает резцы — и ну извлекать на свет очередное животное. Помню, он так и говорил: «Я извлекаю мышей». Как будто оживлял придуманных им зверей и выпускал из дерева на свободу.

— А вы, стало быть, его защищали?

— Не то чтобы как-то осознанно, так уж сложились обстоятельства. Просто однажды я занял определенную позицию, а дальше уже приходилось ее подтверждать. Таково правило собственной позиции. Например, когда у него в очередной раз отбирали резцы, я шел и давал в морду. Будь то старшеклассник или сразу несколько обидчиков — не важно: шел и размазывал их по стенам. Бывало, конечно, что размазывали меня самого, и не раз. Но дело тут не в том, кто кого. Просто, даже избитый, я всегда возвращался с резцами. И это было самое важное. Понимаешь меня?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация