— Неважно, — буркнул Айзек, пряча облегчение. Лемюэль кивнул, Дерхан очень тихо, медленно выдохнула.
Айзек и Лемюэль стояли друг против друга, как вымотавшиеся единоборцы. Каждый ждал, когда другой сделает выпад.
— Ну, что дальше? — хмуро проговорил Лемюэль.
— Завтра вечером пойду в Грисский меандр, — ответил Айзек. — Конструкция обещала помощь. Там мы с вами и встретимся.
— Куда ты собрался? — спросила удивленная Дерхан.
— Надо найти Лин, — сказал Айзек. — К ней обязательно придут.
Глава З6
Было далеко за полночь, суккота превращалась в вошькресенье. Оставалась одна ночь до полнолуния.
В Пряной долине, за стенами башни, где жила Лин, нервничали, раздражались по пустякам редкие прохожие. Миновал торговый день, а вместе с ним ушло и его добродушие. Площадь была загромождена скелетами прилавков — тонкие деревянные каркасы без холста. Рыночный сор собран в гниющие кучи, ждет, когда мусорщики переправят его на свалки. Раздутая луна отбеливала Пряную долину, точно какая-то едкая жидкость. Мрачная, унылая, даже зловещая картина.
Айзек устало поднялся по лестничным маршам башни. Он не получал вестей от Лин, не видел ее уже несколько дней. На Мушиной стороне он тайком помылся у колонки, но все равно от него пахло.
Накануне он несколько часов просидел в канализации. Лемюэль долго не позволял своим спутникам уйти — говорил, что в светлое время суток покидать укрытие слишком опасно.
«Нам надо вместе держаться, — объяснял он, — пока не будем четко понимать, что делаем. Мы ведь не самая малозаметная компания».
Так что все четверо сидели в комнате, промываемой фекальной водой, ели, борясь с тошнотой, бранились и безуспешно пытались строить планы. Особенно жарко спорили о том, стоит ли Айзеку отправляться в одиночку к Лин. Сам он категорически отказывался от сопровождения. Но Дерхан и Лемюэль убеждали, что это просто глупо, и даже молчание Ягарека казалось полным упрека. Все же Айзек оставался непреклонен.
Но когда снизилась температура воздуха и вонь перестала сильно донимать, они вместе тронулись в путь. Долгим и трудным было это путешествие по сводчатым туннелям нью-кробюзонской канализации. Вел Лемюэль, с пистолетами на изготовку. Айзеку, Дерхан и Ягареку пришлось нести конструкцию, сама она передвигаться в липкой грязи не могла. Машина была тяжелой и скользкой. Носильщики часто задевали ею о стены, оставляя царапины на корпусе, а то и роняли, оступившись, с руганью в грязь. Они и сами падали и ссаживали кожу на руках о неровности бетона. Но Айзек не позволил бы оставить машину в клоаке.
Пробирались осторожно. Здесь, в гомеостатичной подземной экосистеме, они были незваными гостями. Поэтому был резон избегать встреч с туземцами.
Наконец они выбрались наверх, за станцией Селитра, постояли, моргая и капая, в ущербном свете. Заночевали в Грисской пади, в нежилом домишке у железнодорожных путей. Выбор укрытия был рискованным, совсем близко Южная линия пересекала Вар по мосту Петушиный гребень; рухнувшее здание превратилось в огромный склон из обломков кирпичной кладки и бетонного крошева; создавалось впечатление, будто он по замыслу архитектора подпирает высотную железную дорогу. Венчал эту насыпь четкий силуэт деревянной будки, чье предназначение было загадочным. По всему видать, к будке уже много лет и близко не подходили.
Четверо путников устало вскарабкались по техногенному склону, толкая перед собой конструкцию; пробрались через изорванную проволочную ограду, должно быть, раньше не подпускавшую к рельсам посторонних. В считаные минуты, в краткий промежуток времени между прохождением двух поездов, пришельцы одолели заросли бурьяна перед лачужкой, распахнули дверь и проскочили в пыльную мглу. Там наконец они смогли перевести дух.
Доски стен покоробились, кровельные листы расползлись; в многочисленные прорехи заглядывало небо. За окнами с давным-давно выбитыми стеклами мимо халупки в обоих направлениях проносились поезда. Внизу к северу изгибался Вар крутобокой буквой «S», охватывая Малую петлю и Грисский меандр. Небо потемнело, окрасилось в грязную, с синим отливом черноту. На реке виднелись освещенные прогулочные суда. Чуть к востоку возвышался могучий техногенный столп — здание парламента; оно словно глядело глазами-окнами на них и на весь город. Чуть ниже по течению от Страка шипели и потрескивали химические фонари старых городских шлюзов, их сальная желтизна отражалась в темной воде. В двух милях к северо-востоку, за парламентом, угадывались Ребра — древние узкие кости.
По другую сторону лачужки эффектно мерк небосклон; над дышащей миазмами низиной закат выглядел еще красочнее. Солнце зашло не целиком, небо было разрезано воздушным рельсом, проходившим через Мушиную сторону, через милицейскую башню. Силуэт города был многоступенчатым, сложным, изломанным: разнообразные дымоходы, наползающие друг на друга шиферные скаты под черепичными куполами церквей бесчисленных богов; огромные приапические трубы фабрик, извергающие грязный дым и излишки огня; дома-башни — как огромные бетонные обелиски; заросшие чем попало пустыри — бывшие парки.
Они передохнули, худо-бедно счистили с одежды набранную за ночь грязь. Здесь Айзек наконец мог заняться искалеченным ухом Дерхан. Рана болела, хотя уже не так сильно. Дерхан терпела. Айзек и Лемюэль то и дело машинально дотрагивались до собственных рубцов.
С приближением рассвета Айзек собрался идти.
И тут возобновился спор. Айзек был тверд: он должен встретиться с Лин наедине. Надо ее предупредить об опасности; милиция уже наверняка знает об их связи. Надо ей сказать, что прежняя жизнь для нее закончилась. И случилось это по его вине. Надо просить, чтобы ушла с ним. Убежала с ним. Айзеку необходимо ее прощение. И ее любовь.
Хоть одну бы ночь вместе с ней провести. Ради этого и жизни не жалко.
Лемюэль тоже не уступал.
— Айзек, это ведь и наших голов касается. Сейчас в этом городе каждый легаш охотится по твою шкуру. Небось, на всех башнях, распорках и этажах Штыря твои гелио расклеены. Ты же прятаться совершенно не умеешь. А я, сколько себя помню, в розыске. Хочешь повидать свою цыпочку? Я с тобой.
И в конце концов Айзек сдался.
В полдесятого четверо облачились в свои изорванные одежды, спрятали лица под лохмотьями. После долгих ухищрений Айзеку удалось таки склонить конструкцию к общению. Она крайне неохотно и мучительно медленно написала: «Трисский меандр, свалка № 2, 10 вечера. Оставьте меня внизу под арками».
Они понимали, что с наступлением ночи придут кошмары. Никто не спал, однако это не помогало. Психическая тошнота замарала город под стать навозу мотыльков. Все нервничали, раздражались по малейшему поводу.
Айзек затолкал саквояж с деталями кризисной машины за оказавшийся в лачуге штабель досок. Затем все четверо спустились, неся конструкцию. Айзек спрятал ее в укромном местечке, в щели между обломками железнодорожного моста.
