Там я попал под воротца голосканера — он просветил одежду насквозь, а робарт прикинул, нет ли у меня чего опасного. Естественно, никакого оружия у меня не было. В конце проверки пришлось сказать «Охаё годзаймасу!» для полной картины. Сработало приглашение Урсулы, и я смог к ней на второй этаж подняться, в административный сектор. Простым людям сюда ход заказан. И я бы сроду не попал, если бы не Урсула. Да я и не хотел бы тут работать, потому что приходится особый ошейник надевать — он за своим человеком следит, о его самочувствии докладывает. Записывает время отдыха и прочие перерывы. На косяк или кофе, например. Урсула могла бы и не носить, у неё ведь грант от университета, а не ставка зоопарковская. Но она не хочет отрываться от коллектива. И её учёное начальство могло бы косо на это посмотреть.
Я прошёл мимо робота-уборщика и двери с табличкой «Хигути Итиё» — там наш директор сидит. Но сейчас его уже не было. Урсула рассказывала, что у дира комплекс Лолиты. У него полсмарта хентайными манга забито, ей секретарша босса поведала, молодая девчонка. Вообще в офисе у нас сидят странные люди. Чтобы не светиться на ошейниках, они общаются через смарт, сэмэсками. Всякие глупости говорят, типа «Какое сегодня число?». Будто у них с памятью проблемы, как у меня.
— Хисасибури нэ? — окликнула меня Марина, секретарша дира. Формы у неё что надо. Не зря, видать, её наш лоликон-директор приглядел. Из её кабинетика несло запахом мяты и, ландыша, а панорамный монитор слева от неё показывал какой-то отчёт во все свои два диагональных метра. — Заходи, потреплемся!
— Охаё, — махнул я рукой. — Потом. Меня Урсула ждёт.
Я прошёл ещё дальше и толкнулся в лабораторию. Урсула продувала кабинет с помощью кондишена, но тут все ещё воняло лимонным сорго. Это она мне так сказала, когда я к ней впервые попал. Но пусть лучше сорго, чем вонь из разных колб и приборов, тут я с диром Итиё согласен. Большую часть лаборатории занимал морозильник с ген-пробами и прочей химией, иногда опасной. Я тут вообще ничего стараюсь не трогать без команды, а то ещё вирус подцепишь смертельный.
И ещё у неё настоящий стационарный комп, в сто раз мощнее обычного смарта. Биометрия на нём по полной программе стоит, кто попало в данные не влезет. Когда я вошёл, на мониторе красовался какой-то головастик, а Урсула, держа на коленке бумель, приписывала к головастику всякие обозначения. Видать, иллюстрацию для диссера лепила.
— Садись, — сказала она. — Это бластоцит. Эмбрион такой.
— Страшный… Меня тоже срисовывать станешь?
— Ещё чего. Клинический протокол составим. У меня экспертная система продвинутая, должна справиться. Нечёткая логика и всё такое.
— И что с ним делать, таким эмбрионом? — Я кивнул на головастика.
— Стволовые клетки можно выделить, а из них уже все остальные получить. В том числе нервные, которыми постепенно заменить повреждённые, даже в мозгах.
— Чем повреждённые? — испугался я.
— Ну… Мало ли. Ультразвуком, например, есть такое оружие у полиции.
— Ты собираешься заталкивать клетки мне в голову? — насупился я.
— Не преувеличивай, — засмеялась она. — Идею ты правильно уловил, но реализация у неё не такая страшная… Знаешь, как мне стволовые клетки в детстве помогли? Я ведь с анемией Фанкони родилась, костный мозг у меня совсем не мог вырабатываться. Представляешь, прожила бы с чёрным паспортом восемь лет и копыта отбросила. Зачем, чего ради так мучиться? Хорошо, что мне с предками повезло, у них деньги на замороженного эмбриона и операцию нашлись, и страховки ещё немного было. Короче, взяли клетки и мне впрыснули, чтобы анемию вылечить.
— Ну и как?
— Живая, как видишь! Через полгода Фанкони как не бывало. Ген-терапия — великая штука. Даже воспаления лечит. Язвенный колит, волчанку, псориаз, сахарный диабет, спондилит, синдром Рейтера… Кучу всего.
Она опустила какую-то камеру на штанге, чтобы та мне в лицо глядела, и закрыла жалюзи до полной непрозрачности. В лаборатории стало жутко темно. Только экран компа слегка светился. Урсула обошла меня с лазерным пером и положила мне ладонь на голову, растопырив пальцы.
— Не дёргайся, реакцию глаз будем измерять. Сейчас я буду водить пером по стене, а ты следи за точкой. Камера снимет, как у тебя зрачки двигаются.
По стене напротив забегало пятнышко света. Оно то стояло на месте, то плыло куда-то, то скакало так, что и уследить невозможно. Я старательно следил за ним взглядом, а девушка развлекала меня разговором:
— По этому тесту все отклонения в работе мозга выявить можно. Скажем, шизофреникам трудно сфокусировать взгляд на медленном объекте…
— Но ведь я вроде не шизофреник?
— Я и не говорю. Это пример такой был. Видишь же, я по-всякому пером двигаю.
— А моргать можно?
— Лучше не надо, точность диагноза может пострадать… — Она помолчала. — А ты на свою радужку смотрел? По ней можно о здоровье узнать и о характере тоже. Вот у тебя, — она посветила мне в глаз пером, — структуры-лепестки округлые. Это значит, ты эмоциональный и часто действуешь необдуманно.
— Глупости, — возразил я. — Я всегда подолгу думаю.
— Ничего не глупости. Вот у меня радужка с чёткой точечной пигментацией. Поэтому я философ по натуре. Это ведь так и есть, верно? Недаром же я «Новый бестиарий» составляю… В общем, если сопоставить рисунок глаза со схемой частей тела, можно о человеке всё сказать — чем он болен и какой он по характеру. Зря не веришь.
Минут через пять она бросила возиться с лазерным пером и опять впустила свет в помещение. Я похлопал глазами и потёр их пальцами, чтобы прогнать из мышц напряжение. Нелёгким это оказалось занятием — мозги тестировать.
Урсула в это время уже орудовала какими-то датчиками и скребками. Она царапала мне кожу и вводила под неё крошечные иголки. Приборы на её столе попискивали и требовали от Урсулы всё новых действий над моим волосатым туловищем.
— В молекуле ДНК десятки тысяч генов, — говорила она между делом, чтобы отвлечь меня. — А в каждом гене — до миллиона пар нуклеотидов. Так вот, каждому человеку можно проделать коррекцию генов, или терапию. То есть пересадить нужные свойства в поражённый организм с помощью чужих здоровых клеток. Составим клинический протокол, найдём нужный носитель здоровых генов и внесём его в твой набор хромосом. Не страшно?
— Терпимо. Мутация наоборот, значит. А зачем ты хочешь это сделать?
— Работа у меня такая будет, когда с диссером разберусь. У тебя редкое нарушение, мне будет полезно для него курс терапии разработать. Интересно же! Ну так вот, просто пересадить нужные гены недостаточно. Программа твоего организма изменится, в клетках начнут выделяться разные токсины, аллергены и прочая гаракута. А ты думал? Но есть способы победить осложнения, недаром же у меня диплом. «Прыгающие» гены и тому подобное… Я так думаю, что у тебя с четырнадцатой хромосомой проблемы. Там десятки генов, из-за которых болезнь Альцгеймера и прочие неприятности возникают. Готово! Почти всё о тебе собрали, буду теперь разбираться.
