Небо было уже не черным, а жемчужно-серым, а на востоке еще
светлее. До рассвета оставалось всего ничего…
Пора решаться. Ольга еще раз огляделась: ну да, занимаемое
собором пространство значительно обширнее купола, кто бы сомневался…
Оживившиеся твари приблизились, маяча у незримого рубежа,
надежно державшего их в отдалении. Ольга, вздохнув, встала на парапет и
спрыгнула вниз. Миновав карниз, медленно опустилась на верхнюю широкую
ступеньку у подножия колонны.
Твари кружили теперь на уровне ее лица. Хотя стало чуточку
светлее, Ольга по-прежнему не могла их рассмотреть, добавить что-то новое к
первым впечатлениям: плоские черные силуэты, слабо светящиеся пасти, хриплые
каркающие звуки, исполненные злобы…
Избавление наступило, когда небо стало светло-серым, когда
исчезли звезды, но полностью еще не рассвело. В один прекрасный миг стая черных
тварей вдруг испустила вопль, в котором слышалась разочарование, и, сбившись в
кучу так стремительно и плотно, что походила теперь на смазанную черную полосу,
метнулась на юго-запад, в момент исчезнув с глаз. Какое-то время Ольга, подозревая
подвох, не трогалась с места, но, видя, что серые оттенки неба понемногу
начинают превращаться в первую голубизну, все же решилась. Медленно спустилась
по ступеням, а потом, глядя вверх, пересекла некую черту.
Наступило то самое время, когда полагается наконец
прокричать уважающим себя третьим петухам – но где же их услышишь в самом
центре огромного каменного города…
Ольга колебалась, прикидывая, что делать дальше. Все
необходимое для выполнения плана находилось в домике на Васильевском – и
гусарский мундир, и купленная загодя верховая лошадь по имени Бедуин. Нет
никакой необходимости возвращаться в княжеский особняк – убедительное
объяснение своего отсутствия можно будет придумать потом, до сих пор тайные
отлучки сходили ей с рук, есть надежда, что и на этот раз пронесет… Сие в конце
концов несущественно – ведь большие маневры начинаются сегодня…
А значит, именно сегодня заговорщики начнут действовать по
намеченному плану. И флигель-адъютант Вистенгоф, если еще не проснулся, то
вскорости непременно проснется – и, надевая со всем тщанием парадный мундир,
спрячет под него тот самый кинжал с затейливой рукояткой, который она прекрасно
запомнила, быть может, на всю оставшуюся жизнь…
Уже не колеблясь, Ольга оттолкнулась обеими ногами, взмыла в
воздух, поднялась повыше над крышами и со всей возможной скоростью помчалась в
сторону Васильевского. Те люди, что могут появиться на улице в столь ранний
час, в большинстве своем возвращаются по домам после ночи, проведенный в
увеселениях, сопряженных с винопитием. А потому они скорее всего решат, что
пронесшаяся высоко над крышами человеческая фигура им попросту почудилась в
рассветный час, когда все очертания зыбки и неуверенны, когда весь мир вокруг
кажется чуточку нереальным…
Пролетая над Невским, Ольга увидела идущую по нему
гвардейскую конницу, заранее, надо полагать, выдвигавшуюся на место маневров.
Но ее саму вряд ли кто-нибудь углядел – кавалеристы на марше не имеют привычки
таращиться в небо, они как-никак не ученые астрономы и поглощены земными
заботами, особенно в столь знаменательный день…
Глава 5
Большие маневры
Бедуин вдруг остановился, сбившись со спокойной рыси,
неловко переступил передними ногами, как-то странно затоптался на месте. И
жалобно заржал, высоко поднимая голову.
Ольга оглянулась. На дороге, по обе стороны которой тянулись
аккуратно подстриженные деревья, ни единой живой души, ни единого существа…
– Ну что ты, дурашка? – недоуменно спросила она,
похлопала коня по шее и легонько дала шенкеля.
Бедуин все так же топтался на месте, вскидывая задом, ржал и
храпел, будто пришитый к этому участку дороги, совершенно ничем не
примечательному.
Где-то далеко-далеко пропела труба – едва слышно. Ольга
сквозь зубы отпустила пару словечек, в теории не знакомых благовоспитанной
барышне, но привычных для всякого гусарского корнета. Пришпорила коня.
Бедуин взмыл свечкой, так что пришлось приложить усилия,
чтобы удержаться в седле. Передние ноги коня как-то странно были прижаты одна к
другой… Что-то тускло сверкнуло в воздухе…
Присмотревшись, Ольга решительно спрыгнула с седла и, зажав
на всякий случай повод в кулаке, присела на корточки. Поневоле выругалась
вторично.
Передние ноги Бедуина оказались спутаны – да что там,
буквально замотаны от бабок до колен чем-то вроде полупрозрачного клубка из
слабо светящихся нитей алого и зеленого оттенка. Что бы это ни было, конь не
мог двигаться дальше – а у Ольги уже через миг не осталось никаких сомнений
касательно того, что это было. То есть, сути она не понимала, но видела, что
столкнулась с чем-то пакостным…
Она быстренько прикинула свои шансы. Если оставить все как
есть и кинуться бегом… Нет, не успеть. Все же пробежать нужно несколько верст,
можно опоздать…
Ругаясь сквозь зубы, она принялась распутывать этот поганый
клубок – в меньшей степени руками, хотя и руками приходилось помогать.
Временами она шипела от боли – чертовы полупрозрачные нити обжигали пальцы, как
крапива, и, казалось, точно такие же уколы то и дело вторгаются в сознание –
дело шло туго. Все равно что распутывать в темноте, исключительно на ощупь,
самый обычный клубок толстых, колючих шерстяных ниток – не видя хотя бы
приблизительно, удалось ли ухватить кончик и есть ли он вообще.
Бедуин время от времени жалобно ржал, переминаясь с ноги на
ногу, – но, в общем, стоял смирно.
– Потерпи, миленький, я стараюсь… – прошептала
Ольга чуть ли не со слезами в голосе.
Она погрузила пальцы в переплетение светящейся пакости – и
что есть сил дернула, в переносном, конечно, смысле, прилагая все свое умение.
Пальцы обдало жгучей болью, как крутым кипятком. Но дело неожиданно пошло на
лад, клубок поддался, словно распоротый с одного бока. Ольга, ободрившись,
удвоила усилия. Хорошо еще, на дороге так никто и не появился – человеку
постороннему, несведущему открылась бы странная картина: гусарский корнет,
присев у передних ног коня, ожесточенно сражается с пустым пространством, будто
тесто невидимое месит…
Извивавшиеся полупрозрачные нити норовили сомкнуться, но
Ольга ожесточенно драла их всеми десятью пальцами, отбрасывала далеко в
сторону, на обочину. Рук она уже не чувствовала, словно они онемели по самые
запястья, залившая ладони боль сомкнулась в одно сплошное жжение и покалывание,
ну в точности как от крапивы. Девушка уже притерпелась, трудилась, ничего не
видя вокруг.
Вот и все, кажется. Бедуин радостно всхрапнул над ее
головой. Обочину устилали обрывки алых и зеленых полупрозрачных нитей – они уже
не стремятся слиться в единое целое, вяло извиваются, как издыхающие черви,
понемногу истаивают, растворяются в воздухе, оставляя после себя лишь тусклое
сияние, вот уже их почти и не видно, а там и обочина очистилась, нет ничего,
кроме сочной зеленой травы…
