Страха не было, а вот любопытство разгоралось: все
происходящее выглядело по меньшей мере странно. Почему граф нанес визит именно
таким образом?
– И, должно быть, достаточно веские причины… –
Бенкендорф помолчал, потом произнес тем же бесстрастным светским тоном: – Если
бы вы только знали, милейший корнет, как меня подмывает вас арестовать…
– За что же?
– Хотя бы за самозванство.
– Простите?
– Ну, полноте, что вы, как дитя малое, – сказал
граф не без укоризны. – Существует отлаженный механизм и бумажная
отчетность… Первое, что я сделал после вашего исчезновения, – поднял
бумаги Главного штаба. В списках Белавинского гусарского полка корнет Ярчевский
не значится. И нет никакой надежды, что нерадивый писарь перепутал вашу фамилию
– фамилии корнетов полка ничуть не похожи на вашу, так что об ошибке речь не
идет. Имеется в Белавинском, правда, Гурчевский, но от роду ему тридцать пять
лет, звание он носит поручика и должность занимает полкового квартирмейстера,
так что это заведомо не вы… Вот, кстати, корнет! Я что-то запамятовал фамилию
командира Белавинского гусарского. Не назовете ли? А фамилию вашего
эскадронного командира?
На какое-то время воцарилось тягостное молчание.
– Вот то-то, – сказал граф будничным тоном. –
Могло, конечно, случиться так, что вас приняли в полк уже после отправки
соответствующей отчетности и вас просто-напросто нет в старых списках. Но
поскольку вы не знаете даже имен «ваших» командиров, от этого предположения,
думается, придется отказаться. Не так ли?
Ольга молчала. Никаких толковых отговорок у нее для такой
ситуации заготовлено не было, а врать наспех, путаясь и запинаясь, было бы
унизительно.
– Итак, корнет, вы, простите, самозванец, – сказал
Бенкендорф удрученно. – Правда, в полицейских бумагах среди лиц,
разыскиваемых за серьезные прегрешения, вы не значитесь – но кто вас знает,
вдруг вы нагрешили где-то в других местах, а здесь, в Петербурге, ничего и не
успели натворить противозаконного. Вот если бы была возможность в кратчайшие
сроки изучить розыскные бумаги всей империи… Но подобное лежит в области самых
безудержных фантазий… – граф отставил бокал, наклонился вперед. –
Знаете, чего я не могу понять, корнет? Отчего вы так вызывающе, возмутительно
спокойны? А вы совершенно спокойны, это видно, в вас нет и тени беспокойства,
тревоги, не говоря уж о страхе. Так ведет себя человек, невероятно уверенный в
себе. Но ведь ваше положение, согласитесь, не из лучших. И тем не менее вы
необычно спокойны… Ну ладно, предположим, в соседней комнате у вас спрятаны
сообщники, которые меня зарежут во мгновенье ока и помогут вам бежать… Но вы же
не могли не видеть из окна, что на улице остался мой сопровождающий офицер?
Ловкий малый, вооруженный, готовый к любым неожиданностям… Почему вы так
спокойны?
Ольга усмехнулась:
– Я не совершил ничего противозаконного и потому не
вижу причин тревожиться…
– А самозваное присвоение мундира и чина?
– Ну, если бы не самозваное присвоение, то, быть может,
сегодня днем на маневрах все сложилось бы гораздо трагичнее…
– Вынужден признать вашу правоту, – граф досадливо
поморщился. – Тут вам не возразишь… Знаете что, милейший корнет? Слово
чести, я ни минуты не поколебался бы вас все же арестовать, даже несмотря на
ваш героический ореол спасителя императора… будь вы хоть чуточку менее
загадочны. Как видите, я с вами предельно откровенен. Все происходящее слишком
странно и нелогично… Вас, строго говоря, не существует, вы – призрак, фантом…
но тем не менее исключительно благодаря вашим трудам император остался цел и
невредим. После чего вы скрылись. И то, и другое категорически не укладывается
в логику поведения авантюриста, вообще человека, имеющего корыстные побуждения.
Любому ясно, на сколь обильный водопад благ может рассчитывать спаситель
императора. Государь умеет быть благодарным и, безусловно, готов осыпать вас
милостями… И тем не менее вы скрылись.
– А если мне ничего не нужно?
– Вот это-то и удивляет. Государя в том числе. Всем,
решительно всем от него что-нибудь нужно…
– И вам тоже?
– Конечно, – сказал граф без запинки. – Я
ведь тоже живой человек и, если ничего настырно не выпрашиваю все же кое о чем
мечтаю… Все мы люди… Так вот, я в растерянности. Не представляю, что с вами
делать. Хорошо бы, конечно, силком увести вас и представить императору помимо
вашего желания, но это лишь усложнит ситуацию…
– Почему?
– Я вам выдам государственную тайну, – сказал
граф, понизив голос. – В случае чего ваше положение уже настолько
отягощено, что я готов рискнуть… Мы ни на шаг не продвинулись в расследовании
заговора. Потому что названный вами Темиров был вскорости обнаружен в штабной
палатке, где он, судя по внешним признакам, совершил самоубийство с помощью
кинжала, вонзив его себе в сердце…
– Вы верите в самоубийство?
– Да какая разница, во что я верю! – в сердцах
бросил Бенкендорф. – Коли у меня нет сведений, противоречивших гипотезе
самоубийства…
– А Вистенгоф? – вырвалось у Ольги.
– Вистенгоф? Вистенгоф еще до наступления темноты
ухитрился покончить с собой в надежнейшем «секретном каземате» Петропавловской
крепости. Никто и подумать не мог, что он окажется способным смастерить петлю
из разорванного белья и содранных с мундира шнуров, да еще удавиться в лежачем
положении, привязав петлю к ножке стола… Да вдобавок часовой, поставленный
именно на подобный случай следить за заключенным неотступно… – граф
досадливо сморщился, словно лимон раскусил. – Часовой пытается оправдывать
свою несомненную нерадивость и упущение фантастическими россказнями, в которые
ни один серьезный современный человек не поверит…
– Что за россказни? – жадно спросила Ольга.
– Вздор, совершеннейшие вымыслы, не будем об
этом, – решительно сказал Бенкендорф. – Есть дела поважнее… Теперь вы
понимаете? Допустив – исключительно допустив! – что вы не облыжно
оклеветали по каким-то своим побуждениям известных особ, я тем не менее не в
состоянии ничего предпринять. У меня нет ровным счетом ничего, кроме вашего
слова. А это, согласитесь, чересчур зыбкий фундамент. Допустим – опять-таки
только допустим! – что вы говорите правду. Я сведу вас с Вязинским или тем
же Кестелем… и они расхохочутся вам в лицо, не правда ли? У вас есть надежные
улики?
– Нет, – призналась Ольга. – Но я слышал все
их разговоры, я могу изложить их планы во всех деталях…
– Доказательства, доказательства, – воскликнул
граф, морщась как от зубной боли. – Улики! Где они? У нас, простите, не
дикая Персия, где рубят головы попросту. В Российской империи существуют законы
и судопроизводство. Прикажете предъявить в виде улики вас? Пусть и спасителя
императора, но особу крайне, простите, мутную? Самозванца непонятного
происхождения? Вы сами-то готовы предстать перед…
– Нет, – сказала Ольга.
