– Кто приехал, Парфен? – спросила она с
любопытством.
– Приказные какие-то, барышня…
Показалось ей, или вышколенный лакей покосился на нее как-то
странно? Показалось, конечно: с чего бы вдруг ему так смотреть?
Ничего удивительного не было в том, что в оставшийся без
хозяина особняк зачастили чиновники, которых Парфен по давней привычке именовал
на старинный лад «приказными». Со дня, последовавшего за тем жутким вечером,
когда князя привезли мертвым, и до вчерашних похорон всевозможные чиновники в разнообразнейших
вицмундирах стекались в неисчислимом количестве – писали горы бумаг, о чем-то
спрашивали слуг, что-то осматривали. Это понятно: наследство неожиданно
скончавшегося князя Вязинского было огромным и требовало для упорядочения
нешуточной суеты «приказных». Военные появились только раз, старательно собрали
в кабинете все бумаги, имевшие отношение к генеральской службе,
поинтересовались, не имеется ли таковых и в других комнатах, и отбыли, склоняя
перед девушками головы в столь наигранной светской скорби, что она выглядела
вполне искренней…
В генеральском кабинете – хорошо еще, не в генеральском
кресле, а приставив сбоку стул, – сидел чиновник в светло-зеленом мундире
с васильковыми обшлагами и лацканами, покрытыми золотым шитьем в виде опять-таки
васильков и пшеничных колосьев. За последние дни Ольга понемногу начала уже
разбираться в разновидностях «приказных» – этот принадлежал к министерству
внутренних дел. Шитье в виде цветов и колосьев было когда-то установлено
оттого, что министерство это и до сих пор занимается главным образом сельским
хозяйством вкупе с крестьянами…
Чиновник выглядел пожилым: квадратное лицо в тяжелых
складках, седой ежик волос. От него, Ольга тут же определила, исходила досада
(словно ему вовсе не хотелось тут быть) и даже некоторая конфузливость. Правда,
лицо этого не отражало, оставаясь непроницаемо-занудным.
Чуть поодаль помещалась целая компания: еще двое в таких же
вицмундирах (только, судя по более скупому шитью, пониже чином) и трое ничем не
примечательных людей среднего возраста в цивильном платье – никакие, не
красивые и не уродливые, бесцветные, с лицами, какие забываешь мгновенно, стоит
чуть отвернуться. Что-то с ними было не так, но Ольга от них тут же отвлеклась,
отметив странный тон сидящего у стола чиновника.
– Ага, явилась, голубушка, – произнес он с
преудивительной смесью развязности и неловкости. – Ну, проходи, проходи,
нам с тобой поговорить следует, и серьезно…
Странный тон… Совершенно непозволительный со стороны
постороннего, незнакомого человека по отношению к девушке ее положения. Пусть
она была, строго говоря, всего лишь воспитанницей, подкидышем – но тем не
менее…
Ольга, не раздумывая, приблизилась к нему и спросила резко:
– Что вы себе позволяете?
Кто-то из пятерых тихонько хихикнул – и тут же осекся под
суровым взглядом начальника. Глядя не на Ольгу, а куда-то в сторону, седовласый
сказал тем же загадочным тоном, представлявшим собой смесь конфузливости и
панибратства:
– Привыкать нужно, милочка, вот что я тебе скажу. Так
уж оно лучше, знаешь ли – привыкнуть сразу, чтобы недомолвок не оставалось. Ты
присядь, если хочешь, разговор не короткий…
И не подумав сесть, сверля его взглядом, Ольга столь же
холодно, резко повторила:
– Что вы себе позволяете?
Чиновник, морщась, хлопнул широкой ладонью по столу и
прикрикнул:
– Ты мне тут не фордыбачь! – и спокойнее
продолжал: – Вечно одно и то же… Слушай-ка спокойно, милочка… и отвыкай так
разговаривать. В твоем положении так себя вести совершенно не подобает…
– Вы с ума сошли? – поинтересовалась Ольга ледяным
тоном.
– Ох, как же мне это надоело… – вздохнул чиновник,
словно жалуясь ей на свою нелегкую судьбину. И продолжил совершенно другим
голосом, казенным, сухим, безразличным: – Имею довести до твоего сведения,
милочка, что по разбору всех связанных с наследством покойного князя Вязинского
имущественных бумаг подняты и те, что касаются твоего состояния. Вольной в
княжеских бумагах не обнаружено, зато найден недавний документ, согласно коему
твой покойный хозяин с безупречным соблюдением законов Российской империи тебя
продал, на что имел полное право. А, да читай ты сама! Ты ж, как я понял,
грамоте обучена…
Он бросил на стол перед собой несколько бумаг – орленых,
казенного вида – и полуотвернулся, сопя и всем своим видом выражая, что дело,
которым он сейчас вынужден заниматься, ему ни малейшего удовольствия не
доставляет.
Видя, что появился шанс разобраться в происходящей
фантасмагории, Ольга проворно взяла бумаги, пробежала их глазами.
И буквально задохнулась от удивления.
Первая бумага была выпиской из какого-то ревизского
документа, гласившей, что среди прочих душ, принадлежавших покойному, числится
и «крепостная девка безвестного происхождения Ольга Иванова Ярчевская». Вторая
оказалась купчей, согласно которой князь за два дня до смерти продал означенную
девку своему брату, камергеру Вязинскому. Третья свидетельствовала, что деньги
князем получены сполна, купчая зарегистрирована в соответствующей инстанции и
господин камергер, таким образом, является полновластным хозяином крепостной
девки Ольги Ивановой Ярчевской.
Это было настолько неожиданно и дико, что не умещалось в
сознании. Ни мыслей, ни соображений – голова совершенно пуста. Ольга знала
одно: так поступить с ней князь ни за что не мог, это настолько на него не
похоже, что все происходящее казалось дурным сном, кошмаром. Вот только вокруг,
никаких сомнений, была доподлинная явь…
– Что за вздор? – только и смогла она произнести,
растерянно, тихо, почти беспомощно. – Это какая-то глупая шутка…
– Да будет тебе, – поморщился чиновник. – Я в
означенный в документах день сам был приглашен в этот кабинет к господину
генералу, оказавшему мне честь предложением участвовать в составлении этих
бумаг и соблюдением законности оных… Моим канцеляристом писано и мною заверено.
Так что ты, голубушка, не впадай в ажитацию, а собирай-ка вещички, потому как
твой хозяин тебя желает нынче же к себе в дом перевезти…
Ольга наконец сообразила, что было не в порядке с теми тремя
в цивильном. То ли от них не исходило ни малейших чувств и эмоций, то ли она не
могла их почуять, а следовательно…
Она ничего не успела сделать: трое обступили ее, и Ольга
почувствовала, как вокруг талии у нее туго затянулось нечто вроде жесткого
ременного пояска. Опустив глаза, она увидела, что именно так и есть: черный
кожаный поясок, представлявший собою причудливое плетение тоненьких полосочек,
образующее симметричные узоры с узелками и свободно свисавшими кое-где
концами-кисточками.
Что-то странное с ней произошло. Она могла исключительно
думать, и не более того – тело не подчинялось, Ольга вообще его не чувствовала.
Стояла, как живая статуя, видя и слыша все происходящее вокруг, но не могла
шевельнуться, заговорить, произнести хоть словечко…
