Дыра открылась неожиданно для нее. Это было как если бы
пытаться прочитать книжную страницу со значительного расстояния сквозь крохотное,
иглой проделанное отверстие. От напряжения даже резало в глазах, острая боль
вонзалась в виски – но дело стронулось!
Расширить отверстие не получалось никак – ну что ж, этим и
ограничимся, лучше синица в руках…
Ольга всматривалась, только не глазами…
Должен же быть способ как-то избавиться от проклятого пояса?
Существуют приемы, которыми сможет воспользоваться даже тот, кто не владеет
колдовским искусством – если только знаком с ними досконально. Как любой может
открыть незнакомый замок, если имеется ключ. Она ведь помнила, что есть нечто
подобное! Скуден список действий или приспособлений, которыми может
воспользоваться любой обычный, но все же таковой список есть… Избавление от
оков… от пут… это близко… на нее не заклинание бросили, а попросту надели
магический предмет, не подкрепленный чарами, предмет этот – сам по себе… А если
иначе, в другой стороне посмотреть… нечто маячит, брезжит… клевер! не волшебный
четырехлепестковый, обычный… если только тут есть клевер… нет, не разрыв-трава,
а разбей-плеть…
Она заплакала в три ручья, теплые слезы залили щеки –
плакала от счастья и надежды.
Огромная охапка травы, служившая подстилкой медведю… Если
там сыщется достаточно неувядшего клевера и камнеломки, да вдобавок хотя бы
один-единственный василек, синий или белый… Должна получиться разбей-плеть,
можно попытаться! Хуже все равно не будет…
Медленно-медленно, осторожненько Ольга поднялась на ноги –
отлично, медведь, лежавший поодаль от подстилки, не вскочил, не бросился, он
тоже живой и устал от беспрерывных попыток достать человека…
Предприятие задумывалось рискованное, но ничего больше не
оставалось: в конце концов, смерть в лапах зверя была даже предпочтительнее
того жуткого будущего, что ей тут приготовили. А при удаче…
Не один раз тщательно все продумав, представив мысленно путь
туда и обратно, Ольга старательно прикинула даже, на какие именно плиты пола
будет ставить ноги – сюда правую, туда левую, вон там развернуться и прыгнуть
назад…
Тянуть не стоило. Набрав побольше воздуха в грудь,
зажмурившись, она окончательно решилась, открыла глаза. И, оттолкнувшись всем
телом от холодной стены, метнулась вперед с отчаянной решимостью человека,
поставившего все на карту.
Все произошло настолько неожиданно, что зверь в первый миг
даже отпрянул к стене с удивленным уханьем и урчаньем. Быстрым движением присев
на корточки, Ольга захватила обеими руками охапку травы, сколько удалось,
повернулась и кинулась, почти прыгнула, назад.
За ее спиной раздалось злобное рычание, когти громко
скребнули по камню – но медведь безнадежно опоздал. И бесновался теперь,
вскочив на задние лапы, удерживаемый цепью, брызгал слюной, орал почти с
человеческой досадой на то, что его так примитивно провели.
– Да замолчи ты… – сказала Ольга сквозь зубы,
роясь в ворохе стебельков и листочков: грязных, перепачканных черт-те чем,
большей частью уже завядшие, а значит, совершенно непригодных.
В сгущавшемся полумраке она старательно отбирала то, что
могло помочь: василек, синий, но на ощупь не определишь, годится ли… длинные
стебельки камнеломки… клевера много, больше, чем нужно, а эти не нужны
совершенно…
Понемногу складывалась плеточка, та самая разбей-плеть,
знакомая ей ранее лишь понаслышке, никогда не применявшаяся. В подземелье
становилось все темнее и темнее – зеленые огни под потолком давно потухли, –
и дело продвигалось с трудом, практически на ощупь.
Ну вот, кажется, и все… Затаив дыхание, Ольга взяла левой
рукой конец неуклюжей травяной плетенки, чуть размахнулась и ударила ею по
кожаному ремню.
Ничего не изменилось. Ремень все так же стягивал талию, не
поддавался, как и прежде, несмотря на все Ольгины старания.
Она и мысли не допускала, что подвели знания, к которым
удалось все же найти дорожку. Причина наверняка была в самой плетке,
изготовленной с нарушением строгих правил…
Ольга тщательно перебрала пальцами плетку, приложила
плетенку к щеке, к губам, чтобы надежнее определить, что же не так… Вот он,
сухой стебель, еще не превратившийся в солому, но уже утративший большую часть
жизненных соков, а потому испортивший работу…
Нашарив в куче травы еще парочку стеблей камнеломки, Ольга
вновь принялась за работу, уже немного сноровистее. Сердце бешено колотилось от
волнения, всякий посторонний звук казался громким скрежетом засова, знаменующим
прибытие мучителей.
Так… Плеть вновь в левой руке. Удар по поясу. И вновь –
никакого результата…
Ольга едва не взвыла от бессилия и растерянности. Казалось
уже, что все затеяно зря, что нужных травинок так и не отыщется, а значит,
сидеть ей здесь, понуро ожидая новых унижений.
В мрачной тишине, нарушавшейся лишь ворчанием медведя, Ольга
вдруг поймала себя на том, что всхлипывает – жалобно, потерянно, уже смирившись
и разуверившись…
И ощутила жгучую злость: на себя, на весь мир, на своих
мучителей – столь яростную, что зубы сводило и кожа на скулах словно бы потеряла
чувствительность, став толстой и грубой, как подошва сапога. Внутри все
вскипело: что угодно, только не опускать руки и не ждать покорной овечкой…
Ольга вновь принялась рассуждать холодно, трезво,
целеустремленно. В который раз перебрала плеть, ища причину. Ну вот, кое-что
начинает проясняться: те стебельки и клеверные листья, что поначалу показались
ей свежими, выглядели таковыми исключительно оттого, что медведь их намочил,
тварь этакая. На самом же деле они давно увяли…
Не хватает василька… Где-то, пока не наступила темнота, она
видела целый ворох… Ну конечно… В том углу, куда медведь запросто достанет. Но
не опускать же руки…
Ольга присмотрелась, напрягая глаза. Медведь лежал
неподвижно, вроде бы не дремал… На миг в темноте сверкнули два тускло-желтых
глаза: зверь караулил, справедливо ожидая, что она может повторить попытку.
– Ах, медведюшка, мой батюшка… – пропела Ольга
сквозь зубы строку из мужицкой песни, содрогаясь при этом от ненависти к
безмозглому зверю, навязанному в сотоварищи.
В полумраке, чувствуя свое бессилие, Ольга вдруг подумала: а
что, если медведь – и не медведь вовсе? Что, если это прикинувшееся неразумным
зверем вполне разумное создание, специально к ней приставленное, чтобы
усугублять моральные страдания? Иначе почему топтыгин, заслышав ее голос,
издал, право слово, почти что человеческий смешок?
Дальнейшие размышления в этом направлении грозили завести в
совершеннейшую безнадежность, и Ольга постаралась избавиться от опасных мыслей:
мало ли какие звуки способны издавать дикие медведи, да и коварство тех, кто
взял ее в плен, не может простираться так далеко… или может? Хватит, довольно
умствований…
