Как только сила вернулась, Ольга, не размениваясь на возню с
замками, оттолкнулась от земли и взмыла вертикально вверх, стремясь одним
прыжком оказаться по ту сторону ворот. Почувствовала, как сапоги сползают с
ног. Через мгновение они глухо упали во двор, а возвращаться за ними
категорически не тянуло – и Ольга, босая, повисла над воротами…
И рухнула на них, ударившись грудью так, что дыхание сперло,
а пронзительная боль разлилась по всему телу. Уцепившись руками за каменный
козырек над воротами, Ольга повисла на них со стороны улицы. Если разжать
пальцы и спрыгнуть – грянешься с приличной высоты, можно ноги переломать,
расшибиться… Почему сила не возвращается? Ну вот, кажется…
Ощутив прилив прежнего умения, она все-таки рискнула
отпустить холодный камень. Полетела над землей, горизонтально – и, повинуясь
некоему чутью, поторопилась спуститься ниже, еще ниже…
Вовремя. Колдовские способности внезапно пропали, начисто…
Ольгу потянуло вниз, как брошенный с крыши кирпич, но она уже была достаточно
низко, так что словно бы спрыгнула всего-то с пары ступенек лестницы… Обошлось.
Она стояла на узкой немощеной улочке. Насколько удавалось
рассмотреть, оказавшись в положении самого обычного человека, не наделенного
колдовской способностью видеть во тьме, как днем, на другой стороне улицы
тянулись сплошной линией какие-то неприглядные строения, ничуть не похожие на
жилые: кирпич и камень, глухие стены, только под самой крышей кое-где имеются
узкие горизонтальные окошечки – скорее уж щели, забранные железными прутьями.
Купеческие лабазы? Казармы? Какие-то иные казенные здания?
Справа тускло горел на полосатом столбе один-единственный
уличный фонарь. Других поблизости не усматривалось. Ольга совершенно не
представляла, где очутилась, не настолько хорошо она знала Петербург, чтобы
моментально сориентироваться по столь скудным приметам.
Кругом ни единой живой души. Что же это за место? Охта?
Где-то на Васильевском? Выборгская сторона? Захолустье, одним словом, а вот
точнее определить невозможно…
Как бы там ни было, не стоит здесь далее задерживаться – во
избежание возможных неприятных сюрпризов. Ситуация тем более опасная, что
исчезнувшая только что сила все не возвращается, хоть ты тресни, от прежнего
умения не осталось ничегошеньки, ни крохотной капельки…
Ольга так и стояла возле высоченных ворот, поеживаясь от
ночного холода и переступая босыми ногами: ждала, когда кончится очередной
прилив бессилия и вернется прежнее умение.
Не дождалась. Как ни пыталась, результат был всегда один…
точнее, совершеннейшее отсутствие какого бы то ни было результата. Слезы
наворачивались на глаза от столь печального оборота дел.
Наверху, в доме, раздался громкий выстрел – и еще один, а за
ним и третий. После этого уже не было слышно ни адского шума, ни медвежьего
рыка – да и прочие звуки прекратились. Ольга поняла, что с косолапым мстителем
покончено, а значит, уцелевшие начнут осматривать дом, первым делом спустятся в
подвал и обнаружат, что птичка упорхнула…
Как-то не хотелось даже думать о том, что может быть потом,
насколько быстро поставят в известность господ и что предпримут граф с
камергером. Следовало побыстрее отсюда убираться, вот и все, а попечалиться над
своей жалкой участью можно и позже, уже в безопасности. Собственно говоря, ее
участь не следует пока что именовать жалкой: она на свободе, вольная, как
птичка, а босые ноги и неизвестная окраина города – это, право же, не особенно
и тяжкие беды после того, что пришлось перенести… а также и того, что может
произойти, если она вновь угодит в те же руки…
И Ольга, не раздумывая, двинулась быстрым шагом в ту
сторону, где на столбе еле теплился фонарь, предпочтя именно это направление
совершеннейшей темноте справа. Фонарь – это все же некоторым образом признак
цивилизации, в то время как тьма кромешная – безусловное ее отсутствие…
Брести босиком было, конечно, трудновато с непривычки, но
все же и с этим, как оказалось, можно свыкнуться: земля достаточно мягкая, пока
что не попадалось ни битого стекла, ни прочего опасного мусора… ч-черт!
Судя по ощущениям и запаху, в этом уголке города обитало
несметное количество собак и кошек. Хорошо еще, что в кармане панталон
управителя отыскался достаточных размеров носовой платок. Стоя на одной ноге,
будто цапля, ругаясь сквозь зубы не столь уж и цветисто, но безусловно ядрено,
Ольга кое-как справилась с дорожной неприятностью, отбросила перепачканный
платок и зашагала в прежнем направлении. Подойдя ближе к полосатому столбу, она
убедилась, что ход догадок был верным: поодаль столь же скудно теплился еще
один фонарь, а там и другой, а слабый огонек третьего вырывал из мрака нечто
похожее на дом вполне обитаемого облика. И вроде бы даже человеческая фигура
мелькнула…
Ольга направилась в ту сторону. Человек стоял спиной к ней,
привалившись плечом к полосатому столбу и вроде бы мурлыча что-то под нос. От
всей его фигуры так и веяло самой заматерелой скукой. Судя по одежде, перед ней
оказался не мужик, а субъект в обычном городском платье, носившем даже
некоторые признаки сближения с последней модой, правда, стоявший, надо
полагать, не особенно и высоко на общественной лестнице.
– Прошу прощения, – издали сказала Ольга. –
Не подскажете ли, сударь, какая это часть?
Человек обернулся без испуга и удивления, осмотрел ее с ног
до головы, покачал головой, свистнул, крякнул:
– Фу-ты ну-ты! Откуда ж вы такой выбрели… сударь?
Голос у него был веселый, сам он выглядел довольно молодо и,
судя по устойчивому запаху какого-то скверного алкоголя, был выпивши – но
только слегка. Ольга не почувствовала в нем ни опасности, ни угрозы для себя.
– Какая это часть? – терпеливо повторила Ольга.
– Часть? Да как все прочие, полицейская, –
незнакомец, все так же посвистывая сквозь зубы, разглядывал ее с откровенной
насмешкой. – Шалан на талан? Онвад то аватсирп? Ах, не разумеете, ваше
сиятельство… Это где ж вас в такой вид привели, милсдарь?
– Неважно, – сказала Ольга. – Послушайте…
Здесь где-нибудь можно найти подходящие башмаки?
– Башмаки? Да здесь, скажу вам по чести, сударь, можно
и натуральнейшего персидского слона найти, хоть в живом виде, хоть в чучельном.
При соблюдении одного непременнейшего условия… – и он выразительно потер
большой и указательный пальцы, подняв их к самому Ольгиному лицу. – Ежели
соображаете, о каких я высоких материях…
Все было понятно, и Ольга, поколебавшись, полезла в карман
панталон, нащупала там вязаный кошелек управителя, запустила пальцы, не рискуя
извлекать кошелек на свет божий в присутствии столь непонятного субъекта. В
щепоть ей упрямо подворачивались довольно маленькие монетки, которые с равным
успехом могли оказаться как серебряными пятиалтынными, так и золотым
империалами, кои извлекать сейчас было бы и вовсе неблагоразумно. Наконец она
нашарила солидных размеров денежку, которая, ну что за напасть, являла собою
серебряный рубль. Многовато, конечно, но не перебирать же деньги на ладони…
