Чуть поразмыслив, поколебавшись, она все же направилась в
сторону бероевского дома. Еще издали увидела львов на прежних местах: они
лежали в тех же позах, придавив передними лапами чуть выщербленные трудами
непогоды и уличных мальчишек мраморные шары, и не было ни малейших признаков
того, что они совсем недавно носились по улице, словно самые прозаические
бродячие собаки. Вообще не было ни малейших следов недавней трагедии: ни
трупов, ни единой щепочки от разбитой кареты, ничего. Стало быть, случившееся
имеет не вполне обычное происхождение: будь все иначе, на месте происшествия
уже толпились бы зеваки, пересказывая друг другу подробности виденного. Да и
никакие, даже самые исправные, дворники не смогли бы убрать все до единой
мелкой щепочки. И полиции было бы полно, такие дела затягиваются надолго.
Значит…
Ольга поправила на голове шляпу, с умыслом выбранную чуть
меньше, чем следовало, – чтобы сидела на голове прочно и, не дай бог, не
слетела при порыве ветра, явив прохожим волну девичьих волос. Благодаря чему и
не слетела во время заполошного бегства – иначе Ольга теперь не знала бы, как и
выходить из положения…
Пройдя мимо львов и даже не покосившись на них, Ольга
остановилась у парапета и попыталась не просто обдумать происшедшее, а
быстренько составить более-менее подходящий план действий на будущее. После
гибели Трифона и Анатоля квартира Фельдмаршала для нее отныне закрыта – кстати,
и ключа не осталось. К домику на Васильевском следует прибегнуть в самый
безвыходный момент, с величайшей оглядкой и всеми предосторожностями: там может
оказаться засада из вполне дневных субъектов, которые никаких зловещих умыслов
не питают, а просто-напросто, согласно законам империи, разыскивают сбежавшую
от хозяина крепостную девку, в чем им любой полицейский (да и изрядное число
обрадовавшихся случайному развлечению обывателей) окажет содействие…
При себе у Ольги было оружие – кинжал и два жилетных
пистолета, а также, что гораздо существеннее, тысяч на полтораста брильянтов и
более пятисот рублей денег, большей частью золотом. С лихвой хватит, чтобы, по
крайней мере, не маяться, голодом и жаждой. А вот касаемо крыши над головой –
не все так оптимистично. Снимая домик на Васильевском, она не предъявляла
никаких документов, удостоверявших личность гусарского корнета, да их и не
спрашивали. А вот гостиница… Ольга совершенно не представляла, какие там
порядки: следует ли непременно предъявлять документ или этого не требуется? Не
зная точно, в гостиницы лучше не соваться. Но что же придумать?
Понемногу кое-какой план начал вырисовываться – и не такой
уж глупый, никак не авантюрный.
Ольга решительно направилась в сторону дома, где обитал
сердечный друг Алексей Сергеевич… Чувствовала при этом легкие угрызения совести
– слишком уж быстро и легко, оставив попытки первым делом прорваться именно к
нему, она утешилась с Анатолем. Но винить себя, быть может, и не следовало.
Положа руку на сердце, Ольга Алексея нисколечко не любила. Не было с ее стороны
и тени возвышенных романтических чувств: ей просто-напросто хотелось утолить
некоторые желания, свойственные молодой женщине не менее, чем молодому
человеку. Вот и все. Скрупулезности ради можно вспомнить, что его любовных
излияний она выслушала предостаточно, но на ответные была скупа – так что, с
какой стороны ни смотри, упрекать ее не в чем. Разве что в том, что дерзнула
держаться на мужской манер. Но тут уж, простите… Если молодой человек, имея
любовницу, мимолетно утешится с другой, все без исключения мужское общество не
увидит в том ничего предосудительного. Наоборот, будут подмигивать со всем
решпектом: «Ловок, братец, ловок!» Почему же девушка не имеет прав на подобное
поведение? Удобно мужчины устроились: себе они разрешают всевозможные вольности
и привилегии, а от прекрасного пола требуют соблюдения целой кучи строжайших
правил. Как гласит мужицкая пословица: что игумену можно, то братии – зась.
[1]
Нет уж, позвольте и нам, женщинам, пользоваться – пусть и
втихомолку – мужскими вольностями…
Успокоенная этими мыслями, Ольга вошла в парадное и стала
подниматься по лестнице без всякой опаски: уж тут-то ее никак не могли
поджидать неприятные сюрпризы вроде засады…
Дверь знакомой квартиры распахнулась, оттуда вышел низенький
человечек в строгом черном фраке, с большим ящиком полированного дерева в руке
и прошествовал мимо Ольги, не удостоив ее и взглядом. От него исходил резкий
аптечный запах.
Ольга чуточку встревожилась: похоже, неприятные сюрпризы еще
не обязательно ограничиваются засадой… Она в три прыжка одолела оставшиеся
ступеньки и проскользнула в медленно закрывавшуюся дверь, оттеснив Семена. Тот
по всегдашнему обыкновению щеголял в нечищеном, криво застегнутом сюртуке, и
вид у него был еще непрезентабельней, чем обычно: вызывающе небрит, глаза
покраснели и распухли, словно от лютого недосыпания…
Он, определенно не узнав ее, заступил Ольге дорогу.
– Семен, – нетерпеливо сказала девушка. – Да
раскрой глаза! Корнет Ярчевский…
– А, господин корнет… – тусклым голосом произнес
Семен, все так же загораживая дорогу. – Уж извините, не пущу. Никак не
время. Беда у нас…
– Что стряслось? Заболел барин?
– Хужей…
Ольга прислушалась: из комнат доносились тихие озабоченные
голоса, пахло лекарствами, иногда слышались стоны.
– Стреляться изволили вчера утром, – сказал Семен,
скорбно кривя губы. – С господином поручиком кавалергардов. Вроде тот и
стрелок, говорили, скверный… Кто его знает, что оно там… Пулю он барину всадил
вот сюда, – слуга приложил руку к левой стороне живота. – Там она и
осталась, доктора извлекать не берутся, говорят, никак невозможно, хоть ты
тресни… Жилы там кровеносные, очень важные, ежели их нарушить, а нарушить можно
в два счета… Плох барин, ваше благородие, очень плох. Никого не узнает, в
беспамятстве мечется, доктора от него не отходят, так что делать вам там и
нечего…
Он встал неколебимо, чуть растопырив руки с видом курицы,
героически защищающей птенцов от кружащего низко ястреба. Ольга и не пыталась
преодолевать это препятствие – что бы это ей дало? Уныло кивнув, повесив
голову, она вышла на лестницу и медленно спустилась вниз.
Первая половина не самого скверного плана провалилась с
треском. Оставалась вторая…
Ольга зашла в трактир Лемана (где, слава богу, никаких
документов не требовалось, достаточно было денег), заказала завтрак, который
проглотила через силу, только для того, чтобы поддержать силы. Затем попросила
разбитного лакея как следует вычистить платье, прямо на ней, с в видом
заправского юного повесы многозначительно хмыкая и туманно намекая на
«некоторые обстоятельства». Лакей, не выказав никакого удивления – явно
сталкивался с подобными просьбами не впервые, – попросил ее пройти в
заднюю комнату и там при помощи щеток и чистых полотенец очень быстро придал ее
платью вполне приличный вид, за что и был щедро вознагражден. После чего с
большим участием осведомился, не желает ли молодой барин поправиться бутылочкой
доброго шампанского или иным схожим снадобьем.
