Ольга отказалась. Вместо этого спросила перо, чернильницу и
бумагу. Перо и чернила, как это вечно случается в трактирах, оказались ужасны,
но все же она смогла написать короткую записочку, свернула ее вчетверо,
спрятала в жилетный карман и подозвала лакея, чтобы расплатиться.
Не далее как через четверть часа она заняла наблюдательную
позицию поблизости от особняка Вязинского и принялась высматривать наиболее
подходящего прохожего.
Таковой отыскался очень быстро: не по-петербургски румяный
молодой человек, явно обязанный своим цветущим видом деревенскому воздуху,
сельским просторам. Одет он был довольно богато, но по слегка устаревшему
фасону платья в нем моментально угадывался провинциал, только что прибывший в
Петербург и не успевший еще быстренько обтесаться…
Не теряя времени, Ольга подошла к нему и, улыбаясь самым
благожелательным образом, сказала:
– Могу я попросить вас на пару слов?
– Разумеется, сударь, – живо ответил молодой
человек и даже приподнял цилиндр.
– У вас, я вижу, честное и открытое лицо, –
сказала Ольга. – Могу я вас попросить о несложной услуге? Вы, как я
понимаю, недавно в Петербурге?
– Вчера вечером приехал, – он вновь приподнял
цилиндр. – Василий Сидорович Каменецкий, дворянин. У матушки имение в
Нижегородской, и я наконец-то упросил ее отпустить меня в этот блистательный
город, на что она не сразу и согласилась…
– Очень приятно, – сказала Ольга. – Олег Петрович
Ярчевский, дворянин. Вы меня чрезвычайно обяжете, любезный Василий
Сидорович… – она достала сложенную вчетверо записку. – Я буду краток,
вы наверняка все поймете без лишних слов… В этом вот доме, – она указала
на парадное крыльцо, – живет моя возлюбленная, лучшая девушка на свете… Вы
когда-нибудь бывали влюблены, господин Каменецкий?
– О да! Собственно, я и сейчас имею честь… Она…
– Значит, вы прекрасно меня понимаете, – прервала
его Ольга. – Моя история банальна, вы наверняка сталкивались с подобным:
чувства наши горячи, неподдельны и пылки, но, вот беда, отец девицы ужасный
самодур… Меж нашими семействами старая распря, тяжба о спорных землях…
– О да! У нас в уезде…
– Словом, вы понимаете… Сей бурбон категорически против
нашего общения, у меня, так сложилось, нет никакой возможности снестись с моей
возлюбленной… Не будете ли вы так любезны передать эту записочку? В собственные
руки, непременно в собственные! Отца как раз нет дома… Вид у вас как нельзя
более светский, держитесь уверенно и попросите, чтобы вас немедленно провели к
княжне Вязинской, Татьяне Андреевне… Скажите, пусть ей передадут… – Ольга
задумалась на мгновение. – Что вы пришли от того, кто, как и она, наблюдал
луну в решето. Это, да будет вам известно, такой условный знак. Она вас, несомненно,
тут же примет, и вы…
– О да! – с большим воодушевлением воскликнул
нижегородский дворянин, сразу видно, пребывавший на седьмом небе от счастья,
что оказался замешанным в столь романтическую историю. – Могу вас
заверить, все будет исполнено наилучшим образом.
Он самым энергичным шагом направился к особняку и скрылся за
парадной дверью. Ольга перешла чуть подальше от прежнего места, стала
наблюдать.
Буквально через минуту молодой человек появился вновь. В
руке у него по-прежнему была зажата записка, а его вид переменился самым
решительным образом: он выглядел растерянным, удрученным, спускался по
ступенькам медленно, понурив голову. Нет, подумала Ольга, ощутив болезненный
укол в сердце, только не это…
Нижегородец вертел головой, отыскивая ее, и Ольга
направилась к нему, все еще молясь в душе, чтобы не случилось вовсе уж
страшного, чтобы Татьяна оказалась жива…
– Мне, право, так неловко… – промолвил провинциал,
чья румяная физиономия была исполнена искреннего сочувствия и горя. –
Княжна… княжна вот уже три дня как лежит в лихорадке, она серьезно больна, и
увидеться с ней решительно невозможно…
Ольга ощутила одновременно и радость, и тоску. Рухнула и
вторая часть плана, но зато Татьяна была жива, худшего не произошло…
– Примите мои… – с убитым видом говорил
провинциал. – Я понимаю, ах, как я понимаю…
– Простите, но мне хочется остаться одному…
– Да, конечно же… Крепитесь, все обойдется…
Он неуклюже раскланялся и бочком-бочком отошел прочь,
смешался с прохожими. Комкая в руке бесполезную записку, Ольга подумала:
вызвана ли эта нежданная лихорадка естественными причинами или постарались
известные субъекты? Ни в чем нельзя быть уверенной, даже в том, что молодому
провинциалу сказали правду и Татьяна в самом деле хворает, а не лишена свободы
общения в силу каких-то очередных коварных интриг…
И что теперь? Можно ли говорить, что выбор невелик, если у
тебя есть целых две возможности?
Можно отправиться с большими предосторожностями в домик на
Васильевском… что, собственно, ничего не даст даже при условии, что там по-прежнему
безопасно.
А можно попробовать сдаться на милость графа Бенкендорфа.
Именно над этой возможностью Ольга и задумалась всерьез. В
нынешнем своем положении, лишившись колдовского умения, она будет полностью
зависеть от графа. Но, с другой стороны, уж он-то, безусловно, не связан с ее
гонителями, наоборот… Вовсе не обязательно упоминать о колдовстве, все равно не
поверит, а доказать нечем. Зато Бенкендорф, никаких сомнений, с большим
вниманием отнесется к другим ее рассказам. Итак…
Дерзкая амазонка, выросшая в глуши и оттого сохранившая
непосредственность характера, развлечения ради отправилась на поиски
приключений в мужском платье, под видом провинциального гусара. В этом качестве
она и оказалась посвященной в планы заговорщиков, ну, а потом события
естественным образом добрались до логического завершения, когда ей пришлось,
все еще в облике корнета, скрутить напавшего на государя злоумышленника. Уж
этот факт – спасение ею государя императора – настолько достоверен и весом, что
станет серьезным козырем и свидетельством в пользу правдивости остального.
Злокозненный камергер, увидев крушение своих планов и узнав, кто был тому
причиной, быстро составил коварную интригу, подделав купчую, отчего
опрометчивая барышня и оказалась в печальном своем сегодняшнем положении. Она
всего-навсего не говорит всей правды – но то, что готова выложить, само по себе
достаточно убедительно.
Это, пожалуй выход, не уступающий по надежности бегству в
Европу. Как ни крути, а именно она отвела кинжал от императора, неужели его величество
окажется настолько неблагодарным, что отвернется, узнав истинное лицо своего
спасителя? А Бенкендорф, конечно же, незамедлительно осведомит его обо всем…
Известны примеры, когда государь в других грязных делах решал дело без
промедления, не по закону, а по справедливости…
Решено. Она отправится к Бенкендорфу…
Ольга вздрогнула, как от нежданного удара, почувствовав на
себе тяжелый, крайне неприязненный взгляд…
