Она встала, одним движением плеч сбросила на пол пеньюар и
встала перед Ольгой нагая, цинично улыбаясь, часто дыша, облизывая губы розовым
язычком. Нетерпеливо прошептала:
– Так что мы выберем, красавица моя? Мою дружбу или…
Ольга сидела подавленная, уронив руки, повесив голову,
чувствуя полное бессилие. В том, что мадам Изабо в точности выполнит свои
угрозы, она не сомневалась. Презирала себя, но осталась сидеть неподвижно и
молча, в голове крутилось: это все же совсем другое, это не тот мерзкий подвал…
Изабо, удовлетворенно хохотнув, опрокинула ее на постель,
прилегла рядом, распахнула Ольгин пеньюар сверху донизу. Громко причмокнула:
– В самом деле, не годится отдавать такое тело
какому-то старому мужлану. Ты прелесть, Оленька…
Ольга смотрела в потолок, закинув голову и желая одного:
чтобы все побыстрее кончилось. Просунув руку ей под шею, Изабо прижалась к ее
губам долгим влажным поцелуем, узкая сильная ладонь умело и обстоятельно
странствовала по Ольгиной груди. Потом она принялась нашептывать на ушко такие
непристойности, что у Ольги поневоле запылали щеки, – с этим она еще не
сталкивалась, уши горели, как угольки.
– Нетронутые – моя слабость… – задыхаясь,
прошептала француженка.
Ольга прикрыла глаза, стараясь отрешиться от всего на свете.
Горячая ладонь скользнула по ее бедру, долго кружила по животу, с рассчитанной
медлительностью опускаясь все ниже и ниже, поцелуи спустились на грудь, в
насыщенной резким ароматом духов тишине слышалось только тяжелое дыхание
француженки, жарко прошептавшей на ухо:
– Умница… Ножки чуть пошире… Милая, сладкая…
Ольга повиновалась. Ладонь опустилась ниже, умелые пальцы
проделали такое, отчего Ольга, не сдержавшись, коротко застонала, невольно
раскинулась, слушая доносившийся словно бы издалека жаркий шепот об
очаровательном бутончике… Потом начался форменный стыд. Еще чуть погодя
француженка извернулась гибким движением, и ее губы оказались там, где только
что проказничали пальцы, а бедра – над Ольгиным покрасневшим лицом.
Она поняла и подчинилась, положив руки на бедра Изабо,
сгорая от стыда, не в силах поверить окончательно, что с ней такое проделывают
и что это делает она сама.
Глава 17
Избавители
Ольга лежала в объятиях француженки, отвернув лицо к стене, –
щеки все еще горели, как маков цвет.
– Что это мы так печально притихли? – Изабо
бесцеремонно взяла ее за подбородок и повернула лицом к себе. – Должна
сказать тебе комплимент: у меня давненько не было такой приятной и талантливой
ученицы…
Ольга сердито отвернулась. Француженка насмешливо
промурлыкала ей на ухо:
– Вот только, пожалуйста, не изображай оскорбленную
невинность. Ах, злая тетенька развратила бедную девчушку… Насколько я могу
судить – а у меня богатый опыт, – тебе, бедная девчушка, понравилось…
– Вздор, – бросила Ольга.
– Ничего не вздор, – рассмеялась Изабо с
отвратительной хозяйской интонацией. – Может, я неточно выразилась… В
любом случае, тебе было приятно, не правда ли?
Ольга молчала. Самое скверное, что клятая француженка была
права: временами она и в самом деле испытывала удовольствие – нерассуждающее,
не зависящее от ее обычных пристрастий и привычек. И ничего нельзя было с этим
поделать, вот и злилась теперь на себя, хотя вроде бы и не за что…
– Тебе было приятно, моя маленькая шлюшка, –
утвердительно сказала Изабо. – Это уж не зависит от твоей неповторимой
личности, а зависит исключительно от вещей более приземленных… – и ее
ладонь, неспешно скользнув по Ольгиному бедру, уже совершенно по-хозяйски
накрыла бутон, пальцы умело проделали пассажи, словно по клавишам рояля бегали.
Ольга тихонечко охнула, зажмурясь, а похотливый шепоток все щекотал ей ухо: –
Ну вот видишь, ничего от тебя не зависит, тебе просто приятно, ма шер… Тело
есть тело, оно живет само по себе… – она, убрав руку, спросила неожиданно
холодно: – Итак, сколько же ты прихватила у этого старого сатира, если он так
разъярился и поднял на ноги всю петербургскую полицию?
– Пятьдесят тысяч, – осторожно ответила Ольга.
– И ты готова была отдать мне за укрывательство,
выходит, ровно половину… Что ж, это показывает, что у тебя достаточно
житейского благоразумия, совершенно, в комплимент тебе, европейского… И где же
деньги?
– В надежном месте.
– Ну ладно, ладно, моя прелесть, молчи пока. Мы об этом
поговорим как-нибудь потом, – теперь она говорила сухо, деловито, словно
сидела над денежной ведомостью. – Времени у нас достаточно. Давай пока что
поговорим о деле. Вы, русские, существа ужасно безалаберные, а мы, европейские
люди, привычны рассчитывать все наперед, потому что иначе ничего не добьешься в
жизни… Давай внесем кое-какую ясность. Я тебе нисколечко не врала насчет
полиции, они и в самом деле сидели там, внизу, на случай, если понадобятся, да
и теперь всегда к моим услугам. Надеюсь, ты хорошо понимаешь свое положение?
Понимаешь, что я – твоя единственная защита?
– Понимаю, – сказала Ольга, отворачивая лицо.
– Вот и прекрасно. Теперь самое время поговорить о
твоем будущем. Ты и в самом деле чертовски красива и приятна в постели, у меня
давно уже не было такой милой подружки… но мы, европейцы, уж извини, не
поддаемся эмоциям и не живем чувствами – дело прежде всего… Я бы с превеликим
удовольствием ангажировала тебя исключительно для себя, но, увы, не могу себе
этого позволить – я живу не на доходы с имений или ренту, а зарабатываю на
жизнь нелегким трудом… Так что, думается мне, тебя следует пристроить к делу.
Между прочим, для тебя это тоже будет небезвыгодно: я не из тех, кто отнимает у
своих работниц львиную долю заработка, спроси у любой, и они тебе скажут, что
мадам Изабо – хозяйка справедливая. Ты тоже не останешься в накладе…
– Вы что, собираетесь… – Ольга возмущенно
приподнялась.
– Успокойся, крошка, успокойся… – Изабо уложила ее
назад и ласково погладила по щеке. – Не спеши, я не все сказала… Боже
упаси, я не собираюсь тебя использовать в качестве рядовой шлюхи ради ублажения
петербургских мужланов с тугим кошельком. Ты достойна большего… Я даже не буду
тебя предлагать местным дамам… Что ты так смотришь? Знала бы ты, сколько из
ваших благовоспитанных светских дам втихомолку приезжает за женской любовью…
Успокойся. Ты слишком хороша, чтобы использовать тебя здесь. Мы с тобой поедем
в Париж. О, Париж! – она подняла глаза к потолку, ее голос стал
мечтательным, томным. – Столица мира, великолепный город… где, между прочим,
достаточно ценительниц женской красоты, готовых горстями сыпать золото к ножкам
выдающихся экземпляров вроде тебя. Мне давно хотелось чего-то большего, нежели
примитивный бордель в столице варварского государства, – но не
подворачивалось случая подняться. И ты мне этот случай предоставишь. Признаюсь
тебе по секрету: одна из дочерей блистательного нашего короля как раз и
предпочитает женское общество. Сама понимаешь, к ней не подступишься с
второсортным товаром. Но ты-то у нас – товар первосортный… Представляешь, какие
ставки? Особенно если учесть, что принцесса – слабовольная, пустенькая девица.
Недалекая потаскуха, из которой при умелом обращении можно веревки вить, как
выражаются у вас, у русских. Как устроить дело – это уж моя забота. Я тебя еще
подучу настоящей утонченности в обращении с женщиной, сделаю из тебя искусницу,
и мы отправимся в Париж. Представляешь, как можно озолотиться? Дочь короля,
которой ты вскружишь голову и подчинишь своей воле… Нравится?
