– Скорее всего… Месье Свиньин предпочитал располагать на всякий случай дубликатом. Для верности. Кроме того, подлинники ведь и сами по себе не малые деньги стоят. Фигурка, которую он вручил Ванашному для передачи старухе, оказалась поддельной. Подлинник он для себя приберег.
– Но перстень…
– И перстень. Вдруг бы Дормидонтыч не согласился отдать его? Мог? Вот и заготовил дубликат. Не знаю только, как он собирался им распорядиться: то ли подменить украдкой хотел, то ли просто вез его старику в утешение… Но теперь это уж неважно.
– Непросто было выцарапать у Дормидонтыча перстенек? – подмигнул Березовский.
– А ты думал! – Люсин присвистнул. – Дормидонтыч дрался, как лев. Нипочем признаваться не хотел.
– И как же?
– Как всегда, – пожал плечами Люсин. – Куда против фактов денешься! И, надо сказать, Лев Минеевич нам здорово помог… Золотой человек. От него-то я и узнал, что настоящий перстень у Дормидонтыча. Когда же старуха поправилась и с ней уже можно было разговаривать на простом человеческом языке, а не с помощью детских буковок, и вторая линия подтвердилась. Здесь-то Ванашный не наврал. Дормидонтыч действительно опекал старуху, сужал круги вокруг сундучка… Да я тебе все это уже рассказывал.
– Рассказывал, – кивнул Березовский. – Мне просто нужно было лишний раз убедиться, что перстень все же один.
– Это-то и мне нужно было. Один перстень! И сундук тоже один.
– Да, но у меня на то своя причина.
– Ну?
– Я знаю, в чьих руках был этот перстень, старик.
– Так и я знаю! Мы же вместе с тобой проследили всю цепь от папы Иннокентия Третьего до наших дней?!
– Но в этой цепи есть много недостающих звеньев.
– Конечно! Особенно по части русской истории прошлого века.
– Вот-вот! В самое яблочко… Именно по части русской истории. Одним словом, я вчера – понимаешь, только вчера! – восполнил одно звено! Этот аметистик побывал в руках Дантеса.
– Что?!
– Уж будь уверен! Я заказал в Ленинской библиотеке снимки с документов. На той неделе будут готовы. Теперь можно не сомневаться, что Дантес, и особенно его приемный папаша, были иезуитами.
– Это неплохой улов, Юра. Верно?.. Поздравляю, от всей души поздравляю! Теперь ты не можешь сетовать, что наша совместная работа была полезной только для одного меня. Никак не можешь! И у тебя хорошо заловилось.
– Но мы же прекращаем ее! И в какой момент!
– Знаешь что? – Люсин потер лоб. – Надо будет написать докладную начальству… В самом деле, ты нам помог. И мы не можем, так сказать, отплатить тебе черной неблагодарностью… Думаю, кое-что мы для тебя сделаем. Возможности все же есть.
– Это другой разговор, старик! Это деловой мужской разговор… Надо, понимаешь, – во всяком случае, мне так кажется, – чтобы ты по-прежнему официально вел это дело, а я в качестве консультанта…
– Наверное, так не получится, Юр. Ты же не знаешь, что я хочу сказать… Просто есть вещи. Которые, увы… Одним словом, не мне тебе говорить… Уголовное дело кончено. Все! Баста!.. Исторические же изыскания в нашей стране волен вести любой гражданин, в том числе и писатель Березовский. Поскольку оный писатель оказал нашей фирме значительные услуги, мы будем по мере сил ему всячески помогать. Вот и все. Иначе никак нельзя.
– Спасибо и на этом.
– Это не так мало, Юр, уверяю тебя. Кроме того, не будем загадывать на будущее… У нас еще остается заключительный акт, и кто знает, какие неожиданные перспективы могут вдруг перед нами открыться.
– Ты все же хочешь открыть сундук по всем правилам? Согласно тамплиерскому и масонскому ритуалу?
– Конечно! А тебе разве не любопытно?
– Но ведь он и так не заперт и безобразно пуст.
– Зачем же вся эта кутерьма со слугами?
– Масонская тайна, всего лишь масонская тайна. Я не раз уж говорил: романтическая игра взрослых дядюшек. Не более. За всем этим ровно ничего не стоит.
– Но ведь слуги-то существуют. И взаимодействуют! Ты же сам видел, что произошло с жезлом, когда мы надавили на красный камень.
– Да, обмишурились мы с камнем, – вздохнул Березовский. – Я как увидел жезл, так сразу решил, что этот самый алмаз…
– И я так подумал.
– А оказалось, шпинель
[30]
.
– Да.
– Когда его подменили, как ты думаешь? И где тигровый глаз?
– Как ты думаешь, Юра, – спросил Люсин, безучастно уставившись в окно, – когда было написано то стихотворение?
– Про семерых?
– Да.
– В конце прошлого века… Может быть, в начале девятисотых годов, но не позже.
– Но и не раньше?
– Нет.
– А что, если это всего лишь перевод, а само стихотворение было написано все же гораздо раньше?
– Когда, например?
– В то время, когда вся эта, как ты говоришь, масонская тайна была не пустой игрой. Что, если последние строки о наследнике Фебе только позднейшая приписка?
– Черт его знает, может быть, при Калиостро игра действительно имела какой-то тайный смысл. Но теперь сундук пуст. Против фактов никуда не денешься. Твое, между прочим, любимое выражение.
– И все же давай попробуем…
– Давай! – Березовский махнул рукой и с нарочитым безразличием зевнул.
– Тебе неинтересно? – Люсин исподлобья глянул на него и, отвернувшись, чтобы скрыть улыбку, вздохнул. – Впрочем, ты прав. Безнадежная затея. Даже пробовать не стоит… Сегодня же сдам все драгметаллы. – Он кивнул на сейф, размалеванный безобразной охрой. – Баба с воза – кобыле легче.
– Ради смеха, конечно, можно попробовать, – нерешительно заметил Березовский.
– Ради смеха?
– Надо же завершить игру… Пусть символически. Это, если хочешь, даже наша обязанность. Кстати, старик, ты недосказал про подвязку. Кто догадался, что узор представляет собой зашифрованную надпись?
– Кто догадался? – Люсин пожал плечами. – Ну, прежде всего я сам… А ты разве не догадался?
– Нет, – покачал головой Березовский. – То есть я думал, конечно…
– Вот-вот, это я и имею в виду! Я тоже, как ты говоришь, думал. Логика-то, Юра, простая, примитивная логика. Раз подвязка причислена к слугам, значит, в ней что-то должно быть. Так мы с тобой и рассуждали?.. Или не так?
– Ну да! – обрадовался Березовский. – И поскольку этот шитый золотом ремешок с пряжкой никак не мог оказаться деталью системы «ключ – запор», то вполне естественно предположить, что он содержал какую-то информацию.
