– Что же вы, Верочка? Я слушаю, – робко прервал затянувшееся молчание Лев Минеевич.
– Ах, всегда вы все портите! Теперь я сбилась с мысли. Теперь я сама уже не знаю, что хотела сказать… Так вы не хотите халвы?
Он отрицательно покачал головой.
– Так чего же вы хотите?
Он сам не знал, чего хотел. То есть, конечно, знал, поскольку хотел (и это слово в данном случае лишь бледная тень действительности) Врубеля. Но о том нельзя было говорить прямо. Можно было все испортить. А Лев Минеевич умел ждать и надеялся, что наступит его час. Он верил, что создастся такое благоприятное стечение обстоятельств, когда Вера согласится на что-нибудь обменять свой бесценный картон. Возможно, она даже просто подарит его. Нужно только терпеливо дождаться упомянутого выше стечения и, конечно, соответствующего настроения Веры. Сейчас у нее оно явно портилось.
– Чего же вы хотите от меня, Лев Минеевич? – нахмурясь, требовательно спросила она. Это звучало почти как: «Чего вам здесь, собственно, надо? Не пора ли вам домой?»
– Может, погадаете, Верочка? – робко попросил он, чтобы умаслить капризную подругу.
– Погадать? – преувеличенно удивленно подняла она брови. Испытанное средство начинало действовать. – Но я же гадала вам на прошлой неделе!
– Так то на прошлой!
– Какие же у вас дела, что быстро так все может перемениться?
– Дела? Нету особых дел-то.
– Зачем же гадать?
– Так… о судьбе вообще, о надеждах…
– Каких надеждах?
– Ну что вы, ей-Богу, Верочка! Разные могут быть надежды. Если человек стар, так ему, выходит, и надеяться не на что?
– На что же надеяться?
– Да мало ли на что! Обстоятельства там разные… Перемены.
– Ну ладно, коли перемен ждете.
Она достала колоду засаленных карт. Они уже не тасовались, и их приходилось перекладывать стопками на столе. Трефовый король выпал с валетом той же масти.
– Ваши хлопоты, – сказала гадалка.
«А то чьи же еще?» – скептически прокомментировал Лев Минеевич.
– И втайне хлопоты скрываете, – погрозила она пальцем. – Только напрасны они, эти ваши хлопоты…
– Почему же напрасны? – обидчиво спросил он.
– Не выйдет из них ничего – пиковый валет. Ну да ладно, посмотрим, что будет дальше. – Она быстро разбросала вокруг короля с напрасными хлопотами четыре кучки и развернула их в цыганский крест. – Так! – сказала она, любовно раскрывая карты. – На пороге у вас благородный король из казенного дома.
– Кто же это? – зевнул Лев Минеевич, прикрывая рот ладошкой.
– Вам виднее.
– И когда это будет?
– Скоро. Очень даже скоро. Завтра, послезавтра…
– Завтра – суббота, послезавтра – воскресенье. В казенных домах выходные, – резонно заметил он.
– Ну, тогда в понедельник, – равнодушно согласилась Вера Фабиановна.
Она быстро раскрыла значения карт, потом, отделив одинаковые, разложила пять троек – «на будущее». В настоящем, кроме означенного визита и пустых хлопот, ничего существенного Льну Минеевичу не выпало. Картишки подобрались все мелкие и невыразительные – нечто вроде преферансного мизера. Зато в будущем обозначилось некое темное облачко, которое гадалка охарактеризовала как неприятную неожиданность. Но не успел Лев Минеевич встревожиться, как открылась десятка червей. Сердце его, таким образом, должно было успокоиться радостью.
– Ну, спа…
– Типун вам на язык! – разгневалась гадалка. – Сколько раз было говорено, что благодарить нельзя! Не сбудется!
– Так я же не успел, Верочка, и вообще…
– Ладно уж! – отмахнулась Вера Фабиановна. – Так не будете кофе пить?
– Нет, голубушка, благодарствую. Бежать надо. Я еще к Дормидонтычу зайти должен.
– Это зачем же?
– А я разве не говорил? – На лице его обозначилось удивление. – Он же Изиду свою с Гором-младенцем на коленках отдать соглашается.
– Вас-то это почему интересует?
– Меня? Да я о вас, Верочка, хлопочу.
– Вот как? Тронута… А за хлопоты чего потребуете?
– Ничего. Ровнехонько ничего. Скажите только, что ему взамен предложить?
– Это подумать надо… Скарабей его не заинтересует?
– Сомнительно, – помотал головой Лев Минеевич и равнодушно так, безразлично ударил в самое больное место. – Помнится, он насчет эмалей крючок закидывал, но это ведь пустое? Вы же решительно нет?
– Еще чего? – низким контральто произнесла возмущенная Вера Фабиановна. – А этого он не хочет? – Она изобразила с помощью трех пальцев нехитрую, но весьма выразительную фигуру. – Вы еще и его потребуйте! – хлопнув ладонью по сундуку, она разбудила одну из кошек.
Моя египетская выгнулась и, вытянув когти, в сладкой истоме вонзила их в гобелен.
– Лично я, – он ткнул себя в грудь пальцем, – ничего не требую. Скажу ему, что не состоялось, и все!
– Вот как! А скажите-ка лучше, почему он с вами готов на какого-то Яковлева сменяться, а с меня драгоценные эмали требует?
– Во-первых, Яковлев – это не «какой-то»… – Лев Минеевич вкрадчиво понизил голос: в груди у него тревожно екнуло, словно и в самом деле на циферблате судеб пробил его час. – Во-вторых, он хотел еще подлинную «Маркизу» Сомова и «Версальские фонтаны» Лансере, но это неважно, потому как, в-третьих… в-третьих, вы сами можете предложить что-либо из живописи или же графики…
– О! Что же вы раньше не сказали? – всплеснула руками Вера Фабиановна. – Может, ему Врубеля предложить?
– М-можно. – Голос почему-то вдруг изменил Льву Минеевичу. Он неопределенно махнул рукой, глотнул два раза сухим, опаленным горлом и прокашлялся. – Можно… Я так думаю – можно… Но надо поговорить.
– Ах, поговорить! – Она согласно кивнула. – Ну, конечно же, поговорить! – И, беспощадно улыбнувшись, покачала вдруг головой. – Ай-ай-ай, Лев Минеевич! А еще старый друг называется, верный рыцарь! Я же нагадала вам напрасные хлопоты. Чего же вы лезете? Не видать вам Врубеля как своих ушей… – и звучно припечатала ладонь к клеенке стола.
– Позвольте! – возмутился Лев Минеевич. – Как вы могли подумать? Конечно, я хочу Врубеля, но ваши интересы…
– Бросьте, бросьте!.. Лучше замнем для ясности. Передайте своему Дормидонтычу, что я хочу его видеть. Пусть зайдет. Авось сами как-нибудь столкуемся.
Униженный Лев Минеевич нашарил свой зонтик и взглядом стал отыскивать шляпу.
– Да вон она! – сказала Вера Фабиановна, отнимая шляпу у Саскии, который уволок ее на другой конец софы и брезгливо обнюхивал.
Лев Минеевич вздохнул и поцеловал хозяйке руку.
