– Шрам? Это любопытно. Тогда усы могут нести еще одну нагрузку – косметическую. Естественно, отправляясь к парикмахеру, он должен был их снять. Глаз профессионала сразу ведь различит, что они фальшивые… Очень интересно! Молодцы, ребята! Хвалю… Что еще?
– Пока все. Остальное еще требует проверки. Но антикварная версия как будто бы подтверждается по всем пунктам… Пока. Особый интерес он проявил к мебельному магазину. Ему зачем-то нужен старый деревянный сундук. Возможно, что по этому поводу он обращался и к частным лицам.
– А там, в Ватутинках этих, случайно, нет какого-нибудь старого сундучника или кого-то в этом роде?
– Очень возможно. Выясняется… Страсти улеглись? – Люсин кивнул на раскрытое досье с газетными вырезками. – Заметок вроде сегодня поменьше?
– За-аметок! – передразнил его генерал. – Это у нас в стенгазете заметки… Ну конечно! – Он усмехнулся. – Вы же у нас редактор.
– Заместитель, – уточнил Люсин.
– Нет, товарищ Люсин, страсти не улеглись. Просто кратковременное затишье… Правительственный официоз дал несколько строк по поводу личности этого «туриста». Это вода на нашу с вами мельницу. Серьезные органы после этого вряд ли станут раздувать пламя, им шумиха теперь не к лицу. Зато ультра подымут вой, что в России тайно арестован сын белоэмигранта, сотрудничавший с немцами.
– Этому многие поверят. Звучит-то правдоподобно.
– Ничего. К такому мы уже давно привыкли. Не испугаешь. Главное, что провокационная кампания в прессе явно сорвалась. Тут надо отдать должное этой заметке. – Генерал щелкнул пальцем по вырезке из официоза.
– Заметке? – с невинным видом переспросил Люсин.
– А? – Генерал озадаченно посмотрел на него и вдруг рассмеялся. – Ладно, один-один… Между прочим, у меня был утром сотрудник консульского отдела. Вы, кажется, с ним знакомы?
– Да. Он присутствовал при осмотре вещей в гостинице.
– Знаю, – кивнул генерал. – Он производит хорошее впечатление. Прекрасно понимает, что за тип этот Свиньин, но дело есть дело… Теперь, после раскрытия этого маскарада с усами, они вряд ли станут нас особенно торопить. Совершенно ясно же, что тут нечисто… Так вот, он осведомился о вашем здоровье, тепло отзывался о вас и просил передать, что тот аметистовый перстень епископский, безусловно, не принадлежит Свиньину – у того пальцы, толще. Откуда этому очаровательному дипломату известно, что вы заинтересовались колечком?
– Не так-то он прост, – буркнул Люсин. – Его поведение при осмотре заставило меня насторожиться. Боюсь, что все его очарование, великосветские манеры, так сказать, только маска. Под его доброжелательной незаинтересованностью и внешним безразличием на самом деле скрывается пристальное внимание… Возможно, он тоже, пусть косвенно, участвует в этой игре.
– Вот как?.. Хорошо. У вас все, товарищ Люсин?
– Все. Разрешите идти?
– Пожалуйста. – Генерал привстал и протянул ему руку. – Вы хорошо поработали. Продолжайте в том же духе. У нас с вами ничего не меняется. Дело нужно кончать.
Глава 10
Беда
Вера Фабиановна была серьезно больна. Льва Минеевича поразил витавший по квартире горьковатый больничный запах. Он чувствовался в кухне, где на засаленной четырехконфорочной плите кипели какие-то кастрюльки и зеркальные коробочки со шприцами, в комнате же больной – там хлопотала сиделка в белом халате – даже пощипывало глаза.
Но беспокойство Лев Минеевич ощутил еще раньше, во дворе.
Как стремительно нарастали тревожные признаки… Лев Минеевич по привычке хотел было заглянуть в окно… Но у кого он мог одолжить скамеечку? Полная дама с вязанием сидела, очевидно, дома или ушла на базар. Вообще двор был пуст, хотя день стоял жаркий и душный. Лев Минеевич отступил назад и, встав на цыпочки, попытался все же разглядеть, что происходит за кружевной занавесью. Но что он мог увидеть сквозь узорчатые дырочки? Темноту? Что же тогда поразило и даже слегка взволновало его? Он не увидел на подоконнике кошек…
Впрочем, можно ли считать все это предвестием тревоги? Вряд ли… Просто Лев Минеевич вошел в подъезд, мучимый сомнениями: Верочки могло не оказаться дома.
Но когда на его стук дверь открыла незнакомая женщина в белом халате, открыла, не спросив, он сразу понял, что случилось неладное.
– В чем дело? – шепотом спросил он сиделку. Но та только приложила палец к губам и провела его в кухню, где колыхались в струях пара подвешенные над плитой какие-то белые тряпки. Тут-то и уловил Лев Минеевич специфический этот запах лекарств не лекарств, карболки не карболки, а грозной какой-то беды. Сердце сразу защемило, а глаза и ноздри как бы учуяли накат слез, словно вдохнул Лев Минеевич лютый дух свеженарезанного лука.
– В чем дело? – он едва шевелил посеревшими от волнения губами.
– Вы кто будете этой гражданочке? – Сиделка повела головой в сторону темневшего за кухонной дверью коридора. – Не родственник?
– Приятель я ей, близкий, можно сказать, друг. А что случилось?
– Случилось. – Вытянув губы, энергично кивнула она, и белый треугольник косынки взметнулся и тотчас опал, как флаг капитуляции. – То и случилось, что инсульт у нее, удар, значит.
– Как же так? – Лев Минеевич выбросил вперед раскрытые ладони и завертелся на одном месте. – Как же так?
Кого он спрашивал? Пожилую сиделку? Бога? Окутанные горьким паром никелированные бачки?
– Очень даже просто. Сосудик в мозгу лопнул – и готово! – охотно объяснила словоохотливая сиделка и со знанием дела добавила: – Видать, давление подскочило или там протромбин.
– Это опасно?
– Еще бы не опасно! – Она даже улыбнулась наивности маленького старичка и, видимо, решив, что в отличие от близких родственников друзей щадить нечего, любезно добавила: – Исключительно опасно! Положение очень даже серьезное. У-гро-жа-ющее!
«Вот оно как!» Едва сдерживая слезы, Лев Минеевич глубоко и шумно вдохнул через нос.
– Но она… не умрет? Нет? – Голос его сорвался.
– И-и, милый! Кто же это знает? Только врач сказывал, – она вновь заговорила шепотом, – случай очень тяжелый. Так-то… Может, и помрет. – Но, глянув на оцепеневшего от горя старичка, она сжалилась. – А ежели выздоровеет, то, Бог даст, может, и не помрет.
– Когда это случилось?
– А я почем знаю? Меня дежурить сюда прислали, а что да как, не сказывали. Инсульт кон-стан-тировали тяжелый, полный почти паралич.
– Паралич! – схватился за голову Лев Минеевич.
– Ага. Раз инсульт, так, стало быть, паралич. Так что я ничего тут не знаю. Я здесь с двух часов.
Сиделка, простая душа, говорила правду. Ее прислал врач «неотложной помощи» подежурить у постели тяжелой больной и сделать ей необходимые вливания. Он поступил так на свой страх и риск, ибо не должен был да и не имел на то права ради одного больного посылать медсестру, которую практически не мог заменить. Тем более что был он уверен в скором конце. Впрочем, может быть, именно поэтому и послал он Пелагею Кузьминичну, опытную сестру с тридцатилетним стажем, к умирающей одинокой старухе.
