Итак, огненный змей Веры Фабиановны оказался не видением больного мозга и не гипнотическим наваждением. Об этом с бесстрастной объективностью свидетельствовали глаза мертвого животного. Саскии очень не везло в жизни. Во-первых, у его хозяев родился ребенок, и бедный кот остался, подобно чеховскому чиновнику, «без места», во-вторых, новая хозяйка не только отняла у него прежнее имя Барсик, но и превратила на первых порах в кошку. И все же это были обычные превратности, с которыми еще можно мириться. Но быть задушенным в собственном доме тропической змеей – это, знаете ли, слишком! Это уж невезение так невезение… Мудрено ли, что глаза Саскии и после смерти взывали к отмщению?
– Ну как? – спросил начальник лаборатории.
– Класс! – восхищенно прошептал Люсин, держа снимок обеими руками. – Как это только им удалось? Это же… – Он даже задохнулся, не находя слов, – войдет во все учебники!
– А то нет! – довольно откинулся на стуле начальник. – Ювелирная работа! Ну что, доволен?
– Еще бы! А змею они не определили?
– Ох, и нахал же ты, братец! – Начальник лаборатории от избытка чувств перешел на «ты». – Тебе и этого мало! Еще хочешь змею знать?!
– Отчего бы и нет? – С олимпийским спокойствием Люсин положил снимок на стол.
– То есть как это? – Аркадий Васильевич даже покраснел. – Это же такой дикий шанс! Вы же сами должны знать, как редко оно удается! И после этого вы еще хотите…
– Конечно, хочу! – перебил его Люсин и вдруг рассмеялся. – Я ведь все понимаю и ценю, Аркадий Васильевич. Более того, я просто преклоняюсь… Но раз уж снимок получился, почему бы не вытянуть из него максимум возможного? Одно к другому-то не касается?
– Теперь я понима-аю! – протянул Аркадий Васильевич. – Наконец-то я вас, Люсин, раскусил. Вы ведь не просто везунок! С этим еще примириться можно. Не надо только за карты с вами садиться… Везунков порядочные обычно люди недолюбливают…
– Из зависти.
– Понимаю, понима-аю! Из зависти! Согласен… Но вы-то ведь хуже, чем простой везунок… Хотите знать, кто вы?
– Конечно.
– Вы привыкший к везению и потому совершенно заевшийся и обнаглевший везунок! Нравится?
– Вполне, – кивнул Люсии.
– Хоть самокритичен, – вздохнул начальник лаборатории. – Мне даже противно, – он дружески подмигнул, – сообщать вам результаты экспертизы. Ведь вы их воспримете как должное. Не как чудо, а как воспринимает закормленный карапуз очередную порцию манной каши! Вы же не удивитесь, вас не проберет благоговейная дрожь перед мощью человеческого гения… Не проберет ведь?
– А чего ей меня пробирать? Я же и сам вижу, что эта змея питон, не знаю только, как она там по-латыни… – Он равнодушно пожал плечами, но краешком глаза все же глянул на собеседника – хотел насладиться произведенным впечатлением.
– Что?! – Аркадий Васильевич был ошарашен. – Откуда вы знаете, что это питон?
– Ежу и то ясно! Вы что, питона никогда не видели?
– Видел! Видел, черт его дери! Но почему именно питон, а не анаконда или этот боа – как там его? – констриктор? Как вы могли это различить?
– Различить? Очень просто… Только мне и различать-то не надо. Я ведь многое наперед знаю. Не верите? Разве принес бы я вам дохлую кошку, если бы не знал заранее, что запечатлелось в ее глазах?
– Да? – Аркадий Васильевич уже не шутил – он и впрямь был слегка озадачен. – Вы что же, ясновидящий?
– Вроде… Про телепатию слыхали?
– Разумеется. Будете выступать в цирке – пришлите контрамарочку.
– Ладно.
– Все же, Люсин, скажите правду – я ведь терпеть не могу загадок! – как вы узнали, что это питон?
– Значит, питон? – поймал на слове Люсин.
– Да, питон.
– Это секрет.
– Вы считаете, что у нас к вам недостаточно внимательно относятся?
– Ну… Аркадий Васильевич, это запрещенный прием! Это шантаж и скрытая угроза. Нельзя смешивать личные отношения с чисто деловыми… – Он рассмеялся. – Три внеочередных анализа – и секрет ваш!
– Если я шантажист, то вы бессовестный и неблагодарный вымогатель… Три анализа?
– Три серии, – поправился Люсин. – Три заказа.
– Один.
– Ладно. Не ваша, не моя… Два!
– Идет.
– Хотите, значит, узнать, как я определил питона?
– Хочу.
– Мне об этом дежурный по городу еще на той неделе звонил. Уж кто-кто, а он все наперед видит!.. Только я, дурак, тогда внимания не обратил…
– Что именно сказал дежурный по городу?
– Питона, понимаете, в зоопарке украли, а дежурный мне тут же и позвонил… Как в воду глядел!
– Так-таки ни с того ни с сего и позвонил? Ой, Люсин, хитришь!
– Какой там «хитришь»! Я сам напросился, – неохотно объяснил Люсин. – Хотел быть в курсе всех необычных происшествий. Следов-то ведь не было, а дело необычное…
– А, понимаю! – догадался начальник лаборатории. – Вы увидели снимок и сообразили, что это мог быть тот самый украденный питон! Верно?
– В общих чертах.
– На сообщение же дежурного вы сперва не прореагировали? Решили, что не по вашей части? – Аркадий Васильевич даже руки потер от удовольствия.
– Угу, – буркнул Люсин.
– Кража питона не показалась вам необычным происшествием! Ведь питонов-то, поди, каждый день воруют? – Аркадий Васильевич вот-вот готов был расхохотаться.
– Вот именно! – улыбнулся и Люсин. – Теперь вы все знаете. Давайте мои экспертизы, и я пошел… За вами два заказа! – Он взял бумаги и фотоснимки, благодарно пожал руку Аркадию Васильевичу и вышел из лаборатории.
Чего он добился откровенным признанием? Права на два экстренных заказа? Завоевал сердце начальника лаборатории и тем самым сделал свою систему абсолютной? В известной мере все это так, но – как бы это объяснить? – Люсин достиг, если только он и впрямь к этому стремился, еще одного. Он разрушил впечатление, которое неизбежно должно было сложиться о нем…
Это и впрямь тонкий вопрос! Одно дело, если Люсин поступил так бессознательно, другое – если был у него здесь холодный расчет. Действительно, Люсин взялся за очень сложное и запутанное дело, которое сделало бы честь любому книжному детективу. Более того, он с блеском, надо сказать об этом прямо, принялся его распутывать. Про ошибки, которые он допускал по ходу следствия (живой человек всегда допускает ошибки: ведь ложные ходы – одно из непреложнейших свойств нашего познания), про эти ошибки знал только он один. Тем паче они не раз служили, как говорится, к вящей славе Господней, иными словами, их можно было представить в преображенном ореоле феноменальных успехов. Не расскажи Люсин, к примеру, о том же питоне, Аркадий Васильевич остался бы в совершенном потрясении. Два-три подобных примера могли бы создать Люсину репутацию гениального следователя. И, самое смешное, она была бы вполне заслуженной!
