Госпожа де ла Мотт, которая отвергла только что заманчивое предложение Бемера, вдруг неожиданно сама приехала к нему и объявила:
– Господин Бемер, к вам скоро явится кардинал де Роган, которому поручено приобрести у вас это ожерелье для королевы. Однако до окончательного завершения сделки дело следует держать в тайне… И будьте осторожны, ибо возможна афера.
Бемер без возражений согласился. Он знал, что королева дарит ла Мотт своим доверием. Кроме того, Роган несколькими днями ранее прибыл в Париж из Савернских владений. Все говорило за то, что приезд не был случайным.
И действительно, на другое утро кардинал собственной персоной приехал к ювелирам, которые тут же раскрыли перед ним шкатулку с ожерельем.
– Мне поручено, господа, – сказал кардинал, – узнать крайнюю цену этого украшения.
– Один миллион шестьсот тысяч ливров, принц, – с поклоном ответил ему Бассанж. – Цена не изменилась.
– Мы долго питали надежду, что оно украсит величайшую из королев, – добавил Бемер. – Однако, видя, что лестная надежда эта рассеивается, мы были вынуждены послать рисунок принцессе Астурийской.
– А что бы вы сказали, господа, – кардинал многозначительно понизил голос, – если бы ожерелье взял я? Но не для себя, разумеется, а для особы, которая пожелала остаться неизвестной?
– Мы должны обсудить ваше предложение, принц, – ответил Бемер. – Вы же понимаете, что, поскольку к ожерелью проявляли интерес коронованные особы…
– Я все понимаю, господа, но пусть эти соображения не тревожат нас… Кроме того, мне поручено вести все переговоры с одним лишь господином Бемером.
– К сожалению, я не могу вести переговоры о таком важном деле без участия компаньона, принц, – сокрушенно покачал головой Бемер, хотя отлично понимал, откуда ветер дует, поскольку королева знала только его одного.
– Хорошо, господа, мы еще вернемся к этому разговору, – сказал кардинал. – Мне должно узнать, буду ли я уполномочен вести переговоры с вами обоими.
Через два дня ювелиры получили собственноручное письмо кардинала, в котором он приглашал их к себе во дворец и просил привезти «известное украшение».
– Вы можете быть довольны, господа, – сказал он им при свидании. – Мне поручено взять у вас ожерелье за назначенную вами цену. Сумма будет выплачиваться частями каждые шесть месяцев. Это устроит вас?
Ювелиры поклонились. Но Бемер, у которого из головы не шло предупреждение ла Мотт о возможной афере, нашел в себе силы сказать:
– Одного вашего слова, принц, достаточно для любой рассрочки. Но нас, признаться, несколько пугает вся эта таинственность. Боюсь, как бы ее величество не остались недовольны… – Он был достаточно благоразумен, чтобы не прибавить более ни слова.
– Я понимаю вас, господа, – озабоченно кивнул Роган. – Но, возможно, мне вскоре удастся вас успокоить.
На том они и расстались.
Через неделю ювелиры вновь получили письмо с фамильным гербом и печатями дома Роганов. Нечего говорить, что в назначенное время их карета уже стояла у парадного подъезда кардинальского дворца.
– Мне разрешено сообщить вам, господа, – сразу же объявил Роган, как только ювелиры вошли к нему в кабинет, – что ожерелье покупает королева Франции.
Бемер и Бассанж почтительно поклонились и сделали вид, что весьма удивлены, хотя ла Мотт давно их об этом осведомила.
– Я прекрасно понимаю, что вам нужны подтверждения, – продолжал Роган. – Вот они. – И он протянул им лист, содержащий условия сделки, которые уже были приняты ими.
На полях было начертано: «Одобрено, Мария-Антуанетта Французская».
…В Версале между тем происходило следующее. Мария-Антуанетта сидела перед венецианским зеркалом в хрустальной раме, а камеристка осторожно расчесывала черепаховым гребнем ее прекрасные волосы. В этот момент вошла королевская модистка мадемуазель Бертен и тут же выпалила новость:
– Знаменитое ожерелье, ваше величество, нашло наконец покупателя! Де Суза забрал его для португальской королевы!
– Ах, как я рада! – воскликнула Мария-Антуанетта, отстранив камеристку. – Я велю позвать Бемера и поблагодарю господина Суза за то, что он избавил меня от этого проклятого ожерелья!
И столько горькой иронии, столько неподдельной досады было в ее восклицании, что мадемуазель Бертен прикусила язычок.
Тут как раз доложили, что в приемной дожидается ювелир Бемер, который поспешил от кардинала в Версаль. Королева поспешно схватила какую-то книгу и сделала вид, что читает. Обыкновенно так она выражала свое недовольство. Заставив Бемера постоять у дверей, она несколько раз перелистнула страницы и только потом подняла глаза.
– Я очень рада, сударь, что вы продали ваше ожерелье, – сухо сказала она и отвернулась.
– Мое ожерелье, государыня?
– Да, ваше ожерелье, которое господин Суза посылает сегодня в Лиссабон.
– Помилуйте, государыня! – Бемер прижал руки к груди. – Ничего подобного! Сделка не состоялась! Мы вовсе не хотим, чтобы эта ставшая столь знаменитой драгоценность покинула Францию!
Королева бросила молниеносный взгляд на модистку, укоризненный и вместе с тем торжествующий, и милостиво отпустила Бемера. Он был достаточно благоразумен, чтобы ничего более не сказать.
В этот же день королева приняла перед обедней нескольких придворных дам и иностранных послов, среди которых был господин де Суза.
Как только португальский посол вошел, она тотчас же, вопреки этикету, направилась к нему и с живостью маленькой шалуньи сказала:
– Знайте, господин посол, что вы не получите ожерелья: оно уже продано.
Казалось, она даже готова была высунуть язык.
– Что вы имеете в виду, ваше величество? – удивился или же прикинулся удивленным посол.
– Вы не получите его, сударь, – торжествующе улыбнулась королева. – Я очень этим огорчена… – И, резко повернувшись, она возвратилась к своим дамам.
Эту странную сцену видело много глаз, и через какой-нибудь час ее на все лады обсуждали во дворце. К вечеру о ней заговорил весь Париж.
На другое утро кардинал де Роган получил от ювелиров шкатулку с ожерельем. Оставалось только вручить драгоценность королеве с глазу на глаз. Но как?
Вновь переодевшись в костюм садовника, кардинал отправляется в Версаль. Его сопровождает только камердинер Шрейбер, которому и поручено нести шкатулку с ожерельем. Приехали уже под самый вечер, когда цветы пахнут особенно сильно и первые летучие мыши начинают бесшумно кружить в зеленоватом еще небе. Улучив удобный момент, когда вокруг никого не было, кардинал выскочил из кареты и бросился к дому ла Мотт. Уже у подъезда он принял шкатулку и знаком отослал слугу домой. Его ждали и сразу же провели в гостиную. А вскоре дворецкий доложил о приходе посланного от королевы. Кардинал сразу же прошел в наполовину открытый альков, куда ла Мотт вслед за ним ввела и посланца. Это был господин Лекло – личный камердинер королевы. Он вручил ла Мотт записку, которую та сразу же передала кардиналу. Записка содержала одну только фразу: «Вручить шкатулку подателю». Подписи не было. Приказание, однако, было незамедлительно исполнено.
